Темнота на крыльях птицы. Борис Кривошеев

сеньоры! – Герцог с уважением пожал нам с Федором руки. – Ну, что ж, – сказал он, – раз такое дело, я, пожалуй, сэкономлю вам еще полгода и сразу открою небольшой секрет: все, конечно, замечательно, но вы по-прежнему далеки от истины.

      – Как это? – растерялся Федя.

      – А вот так, – улыбнулся Герцог. – Поверьте мне: Иуда все-таки был, и он был предателем. Это бесспорно. Попытайтесь теперь отталкиваться от этого, на этот раз непреложного факта.

      Герцог откланялся и удалился.

      Нам с Федей только и оставалось, что стоять с опущенными плечами и молчать. Федя пребывал расстроенных чувствах, словно получил предательский щелчок по носу. Я решил его утешить и, не откладывая, изложил свою новую версию.

      – Тонкость в том, – понизив голос, втолковывал я Феде, – что предателей было два. И нам они оба уже известны.

      – В смысле? – набычившись, спросил Федор.

      – В прямом, – спокойно объяснил я. – Герцог прав: Иуда был предателем. Но и мы с тобой правы: Иисус тоже был предателем. Только предал он не самого себя, и даже не Иоанна Крестителя… – я замолчал, выдерживая театральную паузу.

      – Кого же тогда? – нетерпеливо задергался Федя.

      – А вот это самое интересное! – сказал я, и для начала кратко изложил новые сведения по поводу двух арестов.

      – Ну и что? – недоуменно пожал плечами Федя.

      – А то, – я посмотрел на него свысока, – что не нужно тут мыслить с твердолобых материалистических позиций. Тебе что Герцог сказал? Разгадка лежит в метафизической плоскости. Вот и нужно там копать.

      – По мне, так мы уже все перекопали.

      – Нет! Потому что мы искали предательство буквальное, а там было еще и трансцендентное!

      – Слушай, – сказал Федя устало. – Я понимаю, Герцог – авторитет и все такое, но я лично не готов притворяться, что во все это верю. Метафизика – это баловство какое-то.

      – Ну и что? Мы же не радиоуглеродным анализом занимаемся, а пытаемся разгадать метафору. В условной литературной реальности. Если тебе неинтересно, я могу и сам.

      – Ну, ладно, допустим интересно, – сдался Федя. – И что с того, что арестов было как бы два?

      – А то с того, что есть повод глубоко задуматься, почему первый арест прошел неудачно, а второй с грандиозным успехом? Что произошло между ними?

      – И что же?

      – А вот смотри в чем тонкость: арест первый, к Иисусу приходят служители храма, пытаются его арестовать, но не могут. Все правильно: Иисус – Бог. По меньшей мере, он безгрешен, поэтому его аресту противятся все законы физики и метафизики. Нельзя его было даже пальцем тронуть, не то что распять. И что же делать Иисусу, обреченному на распятие?

      – Что? – Федя соображал медленно.

      – Это же очевидно: ему нужно было избавиться от своей безгрешности! То есть заземлить метафизику. Теперь понятно? – я перешел к самому интересному. – И совершенно естественно, что грех Бога мог быть только в одном – в предательстве доверившегося, потому что это худший из грехов.

      – Кого же он, по–твоему,