Темнота на крыльях птицы. Борис Кривошеев

накрыло просветление. Сияние истины озарило все вокруг, и встал я из-за стола отягощенный знанием.

      Где ты, где ты, бедный невежественный ученик?

      Я иду к тебе, и чаша моя полна.

      Я без труда разыскал Федю, с достоинством приблизился и посмотрел на него с высоты птичьего полета.

      – Ну, давай, выкладывай, – сразу все понял он.

      – Не торопись, – осадил я, с трудом сдерживая рвущиеся из меня сенсации. – Я принес тебе великое откровение, готов ли ты к нему, смертный?

      Федя набычился и принялся рыть копытом землю:

      – Не тяни, а то резинка порвется.

      – Не порвется, – заверил я. – Сейчас все будет. Внемли мне: Иисус не предавал Иуду! Это все чушь.

      – Допустим, – кивнул Федя. – Я, кстати, такого никогда и не говорил.

      – Естественно, это же моя идея, – обиделся я. – Но суть не в том. Главное, что арестов, тем не менее, было действительно два!

      – С чего бы это опять? – недоверчиво поднял брови Федя.

      – Сейчас все объясню, – с готовностью ответствовал я. – Только сначала позволь внести ясность в один, казалось бы, незначительный эпизод. Помнишь ли ты сцену у дворца Пилата? "Кого отпустить вам в честь Пасхи?" – спрашивает прокуратор. – "Варавву или Иисуса Сына Божьего?" – "Варавву! – кричит толпа, – а Христа – распни!"

      – Ну? – Федя нахмурился. – К чему ты это?

      – Спокойствие! Помнишь, что происходит вслед за приговором? Наш добрый Иуда Искариот поражен, он кричит, что предал кровь невинную, швыряет деньги первосвященникам и кончает жизнь самоубийством. Неужели такое поведение можно назвать логичным?

      – Вполне, – пожал плечами Федя. – Предал сгоряча, потом раскаялся.

      – Раскаялся? – возмутился я. – Вот так неожиданно? Ни с того ни с сего? – я демонически расхохотался. – Это же очевидная нелепость! Иуда всегда точно знал, чего хочет и для чего это делает. Он же расчетливый и совершенно уверенный в своей правоте тип. С чего бы он так разволновался, что даже покончил с жизнью?

      – Это как раз просто, – Федя дернул щекой. – Я же говорил: он не думал, что приговор будет таким. Христа должны были отвести к Ироду, а тот мог только выписать сотню плетей – и все.

      – Ну, уж нет, – покачал я головой, – Иуда знал, что Христа поведут к Прокуратору. Что он, мальчик, по-твоему? Если Синедрион требовал смерти, то это было чрезвычайно серьезно, и сотней плетей тут бы точно не обошлось. Так что дело в другом: распяли совсем не того, кого Иуда предал.

      – В смысле? – недоуменно посмотрел на меня Федя. – А кого же тогда?

      – А это как раз самое интересное, – я глубокомысленно улыбнулся. – Значит, тебя интересует, кого предал Иуда?

      – Ну? – вопросительно промычал Федя.

      Вид у него был весьма озадаченный. Федя чувствовал, что у меня есть что сказать, но не понимал, куда я клоню. Я решил больше не мучить его и выдал свой первый козырь:

      – Иуда не предавал Христа, он предал совершенно другого человека, а конкретно – того самого Варавву!

      Федя непроизвольно изобразил сову на допросе: сделал очень большие глаза.

      – Не