Огонь и сера. Линкольн Чайлд

сыростью, хоть на улице и светило теплое солнце. Д’Агоста признался себе, что кого-кого, а хорошего монаха из него бы не вышло.

      – Искренне прошу простить за вторжение, – сказал Пендергаст.

      – Ничего страшного. Я лишь надеюсь, что смогу помочь. Такая трагедия…

      – Мы постараемся вас не задерживать. Для начала расскажите о звонке.

      – Как я уже говорил полиции, Гроув звонил мне домой в три десять утра – автоответчик зафиксировал время, – но я ежегодно провожу две недели здесь, и поэтому Гроув меня не застал. По утрам я проверяю сообщения – это нарушение правил, но у меня престарелая мать. Как только я прослушал запись, сразу же отправился на Лонг-Айленд. И разумеется, опоздал.

      – Почему Гроув звонил вам?

      – Это сложный вопрос, и ответ потребует времени.

      Пендергаст кивнул в знак того, что готов слушать.

      – Мы с Джереми Гроувом знакомы давно, встретились еще в бытность студентами в Колумбийском университете. Я пошел учиться на священника, а он уехал во Флоренцию изучать искусство. В то время мы оба… Что ж, я не сказал бы, что мы были религиозны в обычном смысле, но мы увлекались всем, что касается духовности. Случалось, ночи напролет спорили по вопросам благочестия, основ знания, природы добра и зла и тому подобном. Потом я продолжил изучать теологию в семинарии Маунт-Сент-Мэрис, но дружбы с Гроувом не прерывал и через несколько лет отслужил венчание на его свадьбе.

      – Понимаю, – пробормотал Пендергаст.

      – Гроув жил во Флоренции. Несколько раз я навещал его на прекрасной вилле – на холмах к югу от города.

      – А где он брал деньги? – прочистив горло, спросил д’Агоста.

      – С этим связана интересная история, сержант. Гроув купил на аукционе Сотбис картину, заявленную как работа одного из последних учеников Рафаэля. Он лично сумел подтвердить подлинность и в итоге продал картину музею Гетти за тридцать миллионов долларов.

      – Мило.

      – Вы правы. Как бы там ни было, живя во Флоренции, Гроув приобщился к религии. В интеллектуальном плане, как поступают некоторые. Понимаете, мистер Пендергаст, есть такое определение: «католик-интеллектуал», вот оно в полной мере относилось к Гроуву – он обожал дискутировать.

      Пендергаст кивнул.

      – Брак Гроува удался. Он боготворил жену. Однако потом, довольно неожиданно, она сбежала с другим мужчиной. Сказать, что это стало несчастьем, значит не сказать ничего. Гроув был убит горем, и свой гнев он сосредоточил на Боге.

      – Ясно, – ответил Пендергаст.

      – Гроув посчитал, что Бог его предал. Он стал… не атеистом и не агностиком, нет. Нельзя сказать, что он отрекся от Бога. Скорее, он вступил с Господом в противоборство. Гроув намеренно избрал путь греха и жестокости, обращенный против Всевышнего. Но жестокость эта на деле оказалась направлена против собственной духовной сущности. Гроув стал критиком-искусствоведом, а критика – такая профессия, что позволяет вести порочный образ жизни, выходя за рамки общественных