Огонь и сера. Линкольн Чайлд

полиции, я сделал копию.

      Он нажал на кнопку воспроизведения.

      – Бернард? Бернард! – Высокий голос звенел от напряжения. – Это Джереми Гроув. Ты там? Ради бога, возьми трубку! Послушай, Бернард, ты нужен мне. Ты должен приехать. Саутгемптон, Дюн-роуд, три тысячи один. Приезжай немедленно. Это… это ужасно. Захвати крест, Библию и святую воду. Бог мой, Бернард, он пришел за мной, слышишь?! Он пришел за мной! Я должен исповедаться, мне нужно прощение, отпусти мне грехи… Ради любви к Господу, Бернард, возьми трубку…

      Резкий голос эхом отзывался от выбеленных стен пустой комнаты… Тут истекло время, отпущенное программой автоответчика, и речь прервалась. Д’Агоста вздрогнул от ужаса.

      – Что ж, – произнес Пендергаст, – было бы любопытно услышать ваше мнение по этому поводу, отче.

      – Думаю, – помрачнев, сказал Каппи, – Гроув ощущал на себе проклятие.

      – Проклятие? Или присутствие дьявола?

      – Какова бы ни была причина, – Каппи беспокойно передвинулся на стуле, – Джереми Гроув знал о неизбежном конце и перед смертью хотел получить прощение. Для него это было куда важнее, чем помощь полиции. Гроув, видите ли, не переставал верить.

      – Вы в курсе, какие следы найдены на месте преступления? Выжженные отпечатки копыт, частицы серы, необычно высокая температура тела?

      – Да, мне рассказали.

      – Можете это объяснить?

      – Дело рук смертного. Убийца лишь хотел показать, что за человек был Гроув. Отсюда и следы копыт, и сера, и прочее. – Диктофон исчез в складках сутаны отца Каппи. – Во зле нет ничего мистического, мистер Пендергаст. Оно повсюду, оно нас окружает, я вижу его каждый день. И почему-то я сомневаюсь, что дьявол, какую бы форму он ни принял, стал бы привлекать к себе внимание.

      Глава 7

      Сумерки сгущались над верхней частью Риверсайд-драйв. Вот последний луч солнца коснулся на прощание багряного неба, и от фонаря к фонарю заметалась тень одинокого пешехода. Городские власти не забывали об этом районе и постепенно облагораживали его, но мало кто решился бы выйти на улицу с наступлением ночи. Однако в прохожем было нечто такое, что заставляло ночных хищников держаться на расстоянии. Человек, известный просто как Рен, – худой как скелет, с буйной и неестественно густой седой шевелюрой – шел вверх по главной дороге. Мягко, почти крадучись, он огибал завалы мусора, постепенно удаляясь вправо от чернеющих над рекой Гудзон силуэтов Манхэттена.

      Рен шел к серым громадинам некогда роскошных, а теперь заброшенных и опустевших особняков. Вот он остановился перед оградой помпезного четырехэтажного дома, протянувшегося по Риверсайд-драйв от Сто тридцать седьмой до Сто тридцать восьмой улицы. Лужайка перед домом заросла сорняками и кустами старого айланта. Время усыпало шипы изгороди хлопьями ржавчины, обкрошило черепицу на крыше, надежно забрало окна листами жести и лишило портик половины металлических столбиков.

      Железные ворота оказались слегка приоткрыты. Рен, не задумываясь, скользнул внутрь и двинулся по мощенной булыжником подъездной