Разговор по душам с товарищем Сталиным (сборник). Вячеслав Щепоткин

и продолжениям других».

      Андрей представил себе людскую пирамиду, вершиной которой был он, а «тело» составляло бесчисленное количество мужчин и женщин. Некоторые были с ясно различимыми лицами, облики других просматривались слабей, третьи виделись смутно, вроде как из сумерек, а вся остальная масса почти полностью растворялась в этих сумерках времени. Но от всех от них к нему тянулись какие-то пульсирующие нити. Самые яркие, канатно-толстые – это мать с отцом. Послабей излучением, тоньше и многочисленней – деды и бабки. Менее заметные пульсацией, с постепенным переходом в почти полную неразличимость – другие создатели его. «И ведь каждый что-то передал мне, – с благодарностью подумал Казарин. – При этом каждый был вершиной своей пирамиды, нити от которой шли не только вверх, но и в разные стороны, переплетаясь с другими, обогащая их. А мы? Что мы за народ такой? Дальше дедов и бабок, в лучшем случае – их родителей, не проникаем вглубь корней своих. Ну, кромсали нас – это действительно так; вытравливали ту часть разума, которая хранила память о предках… Но другие народы тоже прошли «истребительное очищение», однако не позволяют себе корни свои забывать. А мы и не пробуем восстановить атрофированное… не глядим назад, в тех, из кого сами состоим.

      Чем дальше человек проникает знанием к истоку своему… к затерянному во времени началу цепи своей, тем дольше оказывается и его жизнь. Помни ближнего своего… Это – человечное рядом. Но помни дальнего своего, ибо он есть часть жизни твоей… А это уже не Миг. Не страшно уходить, когда знаешь, что останешься в других, как твои предшественники в тебе… что являешься частью Вечного… непрерывного… знаешь, что продолжил тысячи создававших тебя… В чём-то повторил их… продвинул дальше, и сам повторишься… Пусть несколькими генами… и Там… впереди… в неохватной дали будущего… при каждом новом рождении появится часть тебя – материализованного и духовного».

      И этот поворот мыслей поразил Андрея. В сознании, сквозь вязкую черноту страха и тоски, стало вдруг проискривать что-то светлое. Искорки осветили сначала малое пространство вокруг себя; потом тёмное отодвинулось дальше, и вот уже почти всё казаринское сознание залила тёплая светлота.

      Почти всё, но не всё. Сосущая темь осела в самые отдалённые уголки души и сжатая, как пружина, готова была отбить разливающуюся светлую теплоту. Однако теперь Андрей понимал, что, кажется, нашёл для себя успокоение. Жизнь – этот короткий Миг – имеет главный смысл: передать в будущее… тем, в ком повторишься хотя бы частью малой, через свои дела, чувства и мысли как можно больше человечного…

      И успокоенный, а от этого как-то сразу расслабленный, Казарин стал проваливаться в дремоту. Он почти заснул, слегка покачиваемый на слабых неровностях дороги, как вдруг жутковатая мысль пронзила его сознание: «Ё-моё! Кому ж я передам себя? Ни сына, ни дочери… Нет продолжения моего… Самого прямого продолжения… Умер бы ночью на Дону – и цепь оборвалась…»

      Та распирающая гордость, которая пыжилась всякий раз,