Полёт попугайчика. Евгения Вадимовна Мелемина

на выставке страну Оз! Может, сразу в сказочники податься? Какая, к чёрту, журналистика?

      – Синдром дерьмового мира, – сказала Карла и засмеялась.

      – Синдром дерьмового мира! – подхватил Алекс.

      – Я знаю, – сердито сказал Томми, но не выдержал и тоже начал улыбаться. – Не дурите, нет у меня этого синдрома.

      – Тогда выброси из головы мысль, что самый смак журналистики, – это покопаться в сортире, чтобы вытащить на свет божий отменную толстую какашку. И оставь Хогарта в покое, он тот самый сортир и есть.

      – Он вроде неплохой парень, – неуверенно сказал Томми, – я сегодня крайне некстати к нему прицепился, а он мне даже по голове за это не настучал.

      Карла уселась и приготовилась слушать, Алекс попытался пустить дымное кольцо и подавился. Пока он грохотал дверцами шкафов в поисках кружки, Томми вкратце рассказал о том, как ехал в автобусе и подмечал «кубики жизни», как увидел девушку в шарфе, как попал на роль статуи, неосторожно попавшись на глаза Минди и Стефани, и под конец – о том, что девушка в шарфе ждала Кита Хогарта больше двух часов.

      – У неё была температура, всё лицо красное.

      – Я бы никогда себе не позволила так унижаться, – заявила Карла. – Я никогда так не стелилась перед парнем.

      – А ты расстелись хоть раз, глядишь – он у тебя появится, – буркнул Алекс. – У них было свидание, Томми, а ты…

      – А я подошёл и случайно опрокинул её чай.

      Карла рассмеялась.

      – И Хогарт тебе ничего не сделал? – уточнил Алекс.

      – Глазами показал. Вот так.

      – Показал тебе глазами на дверь?

      – Ну я и ушёл. Принёс им салфетки со своего столика и ушёл.

      – Чёрт тебя туда понёс, – сказал Алекс.

      – А она хорошенькая? – спросила Карла.

      – Хорошенькая, – ответил Томми. – Хорошенькая белая девчонка в шарфе.

      Карла покачала головой: она слабо верила в хорошеньких белых девчонок.

      – Только ты, Томми, мог так облажаться два раза за день – согласиться изображать статую на потеху сучке Минди и испортить свидание парню, у которого собрался брать интервью.

      – Да ну вас, – устало сказал Томми. – Господин Писака и леди Забор. Мы все неудачники, забыли?

      Карла промолчала. Она о чём-то раздумывала, приложив палец к губам. Алекс тоже не ответил – покачал головой и наконец-то пустил к потолку идеально круглое шевелящееся кольцо дыма.

      – Я домой, – сказал Томми.

      У него давно уже было паршивое настроение, и хотелось пройти по улицам в одиночку. Если бы не глупое вечернее собрание, отправился бы в парк, забрался под опущенные ветки ив и пошвырял бы камешки в серый грязноватый пруд, по которому плавали утки.

      На пруд идти уже поздно – темнеет. Мать убьёт, если он задержится.

      Точнее, сделает печальные глаза, отвернётся и будет молчать до следующего утра – наказание хуже смерти. Томми тяжело переносил молчаливые обиды, терпеть не мог, когда его не желали слушать, и мать знала это и беззастенчиво пользовалась.

      Миссис