Убить пересмешника. Харпер Ли

я все и сам знаю, – сказал Джим. – Потому и иду.

      Меня даже затошнило. Вернуться туда одному… Как это сказала мисс Стивени: у мистера Натана второй ствол заряжен, и, если в огороде шелохнется негр, собака или… Джим это понимал не хуже меня. Я чуть с ума не сошла от страха.

      – Не надо, Джим, не ходи! Ну, выдерет Аттикус – это больно, но пройдет. А там тебя застрелят. Джим, ну пожалуйста!..

      Джим терпеливо вздохнул.

      – Понимаешь, Глазастик, – тихо сказал он, – сколько я себя помню, Аттикус меня ни разу не ударил. И мне неохота пробовать.

      А ведь и правда. Аттикус только грозил нам чуть не каждый день.

      – Значит, он ни разу тебя ни на чем таком не поймал.

      – Может быть, но… мне неохота пробовать, Глазастик. Зря мы туда сегодня полезли.

      Вот с этого часа, наверно, мы с Джимом и начали отдаляться друг от друга. Случалось, он и раньше ставил меня в тупик, но ненадолго. А этого я понять не могла.

      – Ну пожалуйста, не ходи! – упрашивала я. – Знаешь, как там будет страшно одному…

      – Да замолчи ты!

      – Ну выдерет… ведь это не то, что он никогда больше не будет с тобой разговаривать или… Я его разбужу, Джим, честное слово, я…

      Джим сгреб меня за ворот пижамы и чуть не задушил.

      – Тогда я пойду с тобой… – еле выговорила я.

      – Нет, не пойдешь, ты только наделаешь шуму.

      Ну что с ним делать. Я отодвинула щеколду и держала дверь, пока он тихонько спускался с заднего крыльца. Было, наверно, часа два. Луна уже заходила, и перепутанные на земле тени становились неясными, расплывчатыми. Белый хвостик рубашки Джима то подскакивал, то нырял в темноте, точно маленький призрак, бегущий от наступающего утра. Я вся обливалась по́том, но подул ветерок, и стало прохладно.

      Наверно, он пошел в обход, по Оленьему лугу и через школьный двор, – по крайней мере, он двинулся в ту сторону. Это дальше, и волноваться еще рано. Я ждала – вот сейчас настанет время волноваться, вот грохнет дробовик мистера Рэдли. Потом как будто скрипнула изгородь. Но это только почудилось.

      Потом послышался кашель Аттикуса. Я затаила дыхание. Иной раз, вставая среди ночи, мы видели, он еще читает. Он говорил, что часто просыпается по ночам, заходит поглядеть на нас, а потом читает, пока опять не заснет. Я ждала – вот сейчас он зажжет лампу – и вглядывалась, не просочится ли в коридор струйка света. Но было по-прежнему темно, и я перевела дух.

      Ночные мошки и мотыльки угомонились, но чуть подует ветерок – и слышно, как на крышу падают платановые шишки, а где-то вдалеке лают собаки, и от этого в темноте совсем уж тоскливо и одиноко.

      Вот и Джим возвращается. Белая рубашка перескочила через ограду и становится все больше. Вот он поднялся по ступеням, задвинул щеколду, сел на кровать. Не говоря ни слова, показал найденные штаны. Потом лег, и некоторое время я слышала, как трясется его раскладушка. Скоро он затих. Больше я его не слышала.

      Глава 7

      Целую неделю Джим был мрачный и молчаливый, я попробовала влезть в его шкуру и походить в ней, как посоветовал мне тогда Аттикус: если бы мне пришлось