Лжедмитрий Второй, настоящий. Эдуард Успенский

решит. Он один ведает, что творит».

      Патриарх погладил царицу по голове и грустно произнес:

      – А ведь и верно, он что-то знал, но и мне говорить не хотел. Значит, нам самим теперь это решать. – Потом он добавил: – Нам с тобой, матушка государыня.

      – Нет, – возразила царица Ирина Федоровна. – Отец Иов, это ты один будешь решать. Мое место в монастыре. Я до конца дней буду свой грех отмаливать, что из-за меня царский корень пресекся.

* * *

      Борис Годунов с трудом протиснулся сквозь толпу тяжело одетых мощнобородатых бояр и поспешил в свою рабочую комнату. Там его давно ждали Андрей Клешнин и Семен Никитич Годунов.

      – Ну что, Борис Федорович, как дела? – спросил Клешнин.

      – Плохи дела. Сейчас такая свара будет! Федор Романов даже кинжалом мне угрожал.

      – А как же ему не угрожать, – сказал Семен Никитич, – когда у него в Коломенском доме уже большой портрет висит с надписью «Федор Никитич Романов – государь всея Русии».

      – Точно ведаешь? – спросил Годунов.

      – Ты же знаешь, Борис, у меня ошибок не бывает.

      – Хорошо, проследи за портретом, чтобы не вывезли, не сожгли.

      – Есть у меня в этом доме верные люди, доложат.

      Годунов оборотился к Клешнину:

      – А что у тебя, Андрей Яковлевич?

      – Богдана Яковлевича Бельского люди в большом количестве в город приехали. Есть и с оружием.

      – Чего хотят?

      – Хотят Бельского на престол кликать. Своих к Кремлю будут собирать.

      – А вот этого допускать не следует. Со всех деревень наших людей соберите. Всех мастеровых поднимите. Стрельцов сгоните. Пусть костры жгут, вокруг крутятся. Но чтоб люди Бельского и на одну стрелу к Красному крыльцу не подошли.

* * *

      Когда весть о том, что царица Ирина заключилась в Новодевичий монастырь, прокатилась по Москве, к Кремлю со всех сторон стал стекаться простой люд. Все больше и больше разгоряченного народа подбиралось к Красному крыльцу. Стоял великий шум, местами возникали стычки.

      Наконец напряжение достигло предела. На Красное крыльцо вышел великий дьяк Василий Щелкалов:

      – Братие! Царица наша, надежда последняя, в монастырь заключилася. Такова воля Божия!

      Он перекрестился, поклонился народу и продолжил:

      – Многие бояре достославные думали и надумали объединясь Москвой и страной править. Меня послали спросить у вас добра. И если вы согласны, православные, надо сейчас присягнуть Думе боярской. Самое верное правление будет. Верно, братие?

      Народ зашумел недовольно:

      – Знаем мы эту Думу! Пауки в банке дружнее живут!

      – Не знаем ни князей, ни бояр! Знаем только царицу.

      – Бориса Федоровича знаем!

      Народ шумел, угрожающе сминая дворцовых стрельцов. Стрельцы заволновались:

      – А ну, поди! Подай назад!

      Люди напирали. Назревала мощная свара. Замелькало оружие. Полетели камни. Чем кончались такие толковища, бояре уже знали. Народ («наш господин»), а заодно и всякий пришлый сброд так и мечтал войти в истерику,