Лжедмитрий Второй, настоящий. Эдуард Успенский

задумался.

      Он вспомнил, как о том же просил Афанасий Нагой.

      Нагой при Иване Грозном был послом в Орде. Оттуда он писал царю, кто из бояр имел запрещенные сношения с ханом. По этим письмам Грозный посылал бояр на пытку или на плаху.

      Порой сам Грозный просил Нагого показать на кого-то из зарвавшихся бояр. А потом казнил неудобного боярина «за измену».

      Словам Нагого верить было нельзя – чистая Азия. А Мстиславский – европейский человек. Может слово и сдержать. И Годунов после долгого молчания сказал:

      – Хорошо, Федор Иванович. Договорились.

      Повернулся и пошел к карете.

      – Стой, Борис Федорович! – закричал Мстиславский. – А обед? Садись, пировать будем! Все же ждут!

      – Спасибо, – ответил Годунов. – Я уже обедал. Да и живот чего-то болит второй день.

* * *

      Нагой и Щелкалов встретились по дороге на Белоозеро. Их экипажи столкнулись у недорогого дорожного трактира.

      Может быть, Нагой и не узнал бы, кого везут и куда в потертой дальнедорожной карете, но его слуга Копнин каким-то чудом знал все.

      – Смотри, Афанасий Федорович, Щелкалова везут.

      Действительно, везли Щелкалова под небольшой, в три верховых стрельца, охраной.

      Нагой подошел к щелкаловскому приставу, чтобы получить разрешение на разговор со старым знакомым, своим бывшим начальником.

      – Не велено! – хмуро отвечал пристав.

      – Я заплачу, – предложил Нагой.

      – Не велено!

      И опять же расторопный Юрий Копнин все устроил.

      – Не можешь ты с ними говорить, Афанасий Федорович. Ты все по-начальнически хочешь. А тут по-человечески надо. Иди в карету. Тебя ждут.

      Думный дьяк Андрей Щелкалов и дьяк Афанасий Нагой были дипломатами приблизительно одного ранга. Щелкалов был главный дьяк Посольского приказа (Министерства иностранных дел), Нагой – посол высшего разряда в самой опасной для Моск-вы стране – Крымской орде.

      И вот оба они в опале: один уже рухнул в пропасть, другой еще идет по самому краю.

      Они сидели в обшарпанной служебной карете под надзором пристава и троих служилых людей и тихо беседовали.

      – Что с тобой? Куда? – спрашивал Нагой.

      – Донос на меня пришел. Лука Паули – переводчик варкочевский – донес, что я с Рудольфом вел переговоры.

      – Понятно, – сразу проник в суть вопроса Афанасий. Он с лету понял, что речь в данном случае могла идти только о принце Максимилиане и московском престоле. – куда теперь?

      – За Белоозеро, в монастырь. – Щелкалов помолчал и мрачно добавил: – Право, тут и не знаешь – доедешь ли. А то и удавят по дороге, как Ивана Петровича Шуйского удавили.

      В карете так и висело ощущение беды и тревоги. Постаревшего Щелкалова просто трудно было узнать.

      – Я могу чем-нибудь помочь? – спросил Нагой.

      – Нет, – ответил Щелкалов. – Ничем ты мне не поможешь. Скажи только брату моему Василию, пусть все делает, как мы с ним договорились. Пусть ни от чего из порешенного не отказывается и Романовых держится.

      Афанасий Нагой дорого отдал бы,