Лжедмитрий Второй, настоящий. Эдуард Успенский

где сам Борис Федорович? – спросил кто-то из Шуйских.

      – Он при царице – инокине Александре в Новодевичьем, – ответил патриарх.

      – А чего не пришел? Почему его-то нет? Али случилось что? Али болен?

      – А оттого и не пришел, что не решил еще, следует ли ему престол принимать. Больно дело это страшное и ответственное.

      – Так если не хочет, может, и не уговаривать? – спросил кто-то из приезжих.

      Патриарх почувствовал, что может упустить собор.

      – Я считаю, что нечего нам время терять. Другого правителя, лучше чем Борис Федорович, не сыскать. Всем нам присягать Борису Федоровичу следует. Давайте, государи мои, выходите к соборной грамоте руку прикладывать. Пусть бояре и думные дьяки начнут. Выходи ты первый, Федор Иванович, – обратился он к Мстиславскому.

      Собор замер. Наступила церковная тишина.

      Мстиславский встал, перекрестился, глядя на зал. И пошел к патриарху прикладывать руку к заранее заготовленной грамоте.

      За Федором Ивановичем уже без приглашения потянулись другие бояре. Потом думные дьяки, стрелецкие начальники, торговые гости, духовенство.

      Дело было сделано.

      Дело было сделано, но оно пока и копейки не стоило.

* * *

      В это же время состоялся разговор между Афанасием Нагим и Симеоном.

      – А не пора ли нам нашего претендента выпускать? – спросил Симеон.

      – Какого? – спросил Афанасий. – Если выставлять, то только того Дмитрия, настоящего, Углицкого, который в Литве. Его все узнают и признают. И прислуга, и мать, и бояре. Его враз примут за царевича. Это верно.

      – Ну так и что?

      – А то, что он неуправляем и живодер. Наши же головы первыми с плеч полетят: почто запихнули его в глухомань? Доброжелатели и советчики для этого враз найдутся. И примеры мы уже имеем с его батюшкой – Иваном Васильичем. Это раз. Во-вторых, убийство на нем висит. Как тебе нравится такой сомнительный царевич против умнейшего Бориса Годунова, который пол-Москвы выслал, пол-Москвы купил, а пол-Москвы запугал насмерть?

      – Я смотрю, у Москвы три половины появилось. Не много ли? – сказал Симеон.

      – В самый раз, – зло ответил Нагой. – Ты Москву еще плохо знаешь.

      – Так, хорошо. А если нашего пишалинского Дмитрия выставить? – спросил доктор. – Он же управляем. И убийство с него Шуйским снято: подставной мальчик в Угличе сам убился. Шуйский с комиссией на следствии лично это установил.

      – Его тоже ни в коем случае выставлять нельзя. Его никто не признает. Он в Угличе ни дня не был, никого из угличских не знает. Вся обслуга против него восстанет. Все увидят, что это подстава, слишком мало времени прошло. Прежде чем права этого Дмитрия на трон предъявлять, его и в Углич свозить надо, и в Москву. Ему надо много чего показать и много чего рассказать, чтоб он очень четко все представлял. В таких делах не то что ошибки, ошибочки недопустимы.

      – Спасибо, согласен.

      Симеон все понимал моментально и значительно глубже, чем ему объясняли.

*