Ультрафен. Александр Леонидович Миронов

усмехнулась.

      – Ну, а зачем его разрывать?

      – Ты понимаешь, что там не только должностное преступление, но и уголовное?

      Светлана наклонила голову и пристально стала смотреть на пальцы, на предмет, которым они играли.

      – Толя, я всё понимаю. И кое-что, похоже, более твоего. – ("Ой ли!") –Поэтому прошу тебя, предоставь это дело прокуратуре. По секрету: им заинтересовались… – показала глазами на потолок, дескать, высшие инстанции. – Оно выходит из ряда проходных. Ты понял меня?

      Феоктистов посмотрел на её пальцы, потянулся к ним и вытянул из них карандаш. Тоже закрутил им.

      – Хорошо, Светик, – согласился он. – Я тебе передам его готовеньким, испеченным, пальчики оближешь. Но, только дай мне время до завтра, хотя бы до утра.

      – Тебя в нём что-то заинтересовало?

      – Да. Убийца.

      Мáлина вскинула на него удивленный взгляд и отобрала карандаш.

      – Поиграл и будет. Что, конкретный?

      – Конкретный.

      – И кто?

      – Галим.

      Мáлина недоверчиво хмыкнула.

      – Он что, сам признался?

      – Вот этого я и хочу добиться от него. Ибо у меня есть в том твердая уверенность.

      – А Мизинцев тогда кто?

      – Такой же соучастник преступления, как Бахашкин и Глотко.

      – Ты что же, хочешь новый следственный эксперимент привести и поймать Галимханова за руку на вентиле?

      – Разумеется, хотелось бы. Но я его поймаю на другом. Кстати, какие тебе дал показания бедолага Мизинцев по поводу своих травм?

      – Я с ним пока не занималась. Он в больнице. Но вот по показаниям его колег: запнулся о кушетку, упал на пол, на кафель…

      – …и бился головой об него до посинения и ссадин. И ты веришь этой галиматье, Света?

      – Да это разве главное?

      – А ты считаешь: избиение подчиненного, с нанесением ему тяжких телесных повреждений – это не главное?

      – Откуда ты знаешь?

      – Первое – глянь на кулаки Шалыча. Второе – собственное признание потерпевшего, и третье – заключение травматолога.

      – У тебя что, есть письменное показание Мизинцева?

      – Письменного нет. Но он мне рассказал, что произошло в их вытряхвителе, как в народе говорят.

      – А-а, Толя, – отмахнулась она, – они сейчас как дети, один на другого валят.

      – И завалят. Втроем одного – завалят. Исковеркают жизнь пацану.

      Мáлина посерьёзнела, карандаш в руке стал торчком.

      – Успокойся, Толик. Никто никому не позволит коверкать жизнь. Каждый получит то, что заслуживает. – При этом пристукивая по столу торцом карандаша, как бы расставив точки. ("Какая самонадеянность!") А твоя работа этому только поспособствует. И прими мою искреннюю благодарность за помощь.

      – Светлана Иван-на, так вы мне даете время?

      – Ну, хорошо, – она улыбнулась. – До утра. Цени мое к тебе расположение.

      – Спасибо, Светик! И ещё. Об этом им, – кивнул Анатолий на двери, – ни слова. Пусть