Ультрафен. Александр Леонидович Миронов

почитай и их показания. И, обрати внимания, кто эти показания собирал. Эти люди, я полагаю, не вызовут у тебя подозрения.

      – Ну, как же, я с ними одним миром мазан, – подал голос Михалёв.

      Галимханов бросил листок на стол.

      – Ну, теперь ты со всеми документами ознакомлен, давай, говорить серьёзно. А меня интересует лишь один вопрос: кто включил горячую воду?

      – Н-не помню.

      – Не помнишь? Ну, тогда более мягкий вопрос. Сколько раз ты съездил пациенту под дых и по печени?

      – Ты што?!. Я его и пальцем не трогал! – воскликнул Саша, чуть ли не подпрыгнув на стуле.

      – Верю! Вот этому я поверю. Так пальцем не ушибешь. Здесь принимаю твою лапшу, – усмехнулся Феоктистов. – Но отчего тогда при вскрытии у пострадавшего были обнаружены кровоподтеки в означенных местах. Вот, ознакомься, заключение медэкспертизы. Ты же у Бердюгина просил его.

      Галимханов вперил взгляд в лист, но, кажется, ничего не видел. Лицо его стало потным, потемневшим, как будто покрылось дополнительным загаром.

      – Итак, – следователь забрал листок, – кто включил кран с горячей водой?

      – Да… да… да не помню! Граф, ей-Богу, не помню!

      – Ну вот, и до Бога дошли. А ведь сам недавно отвергал и Бога и Аллаха. Неужто уверовал?.. Хм, как человек может быстро менять свои убеждения.

      – Это свойственно сучонкам, – подал реплику Михалёв.

      – Ну ладно, Саша, не темни. Конкретный к тебе вопрос, жду конкретного ответа. Ибо знай, на любой твой ход, я тебя буду давить фактами. Итак, повторяю: кто включил горячую воду?

      – Граф, но не помню! – Саша стукнул себя в грудь. – Хоть расстреляй.

      – Ну, расстрельными делами заниматься не в моей компетенции. Жду ответ.

      – Н-не помню…

      – Как же не помнишь, если вот тут, в твоём рапорте, чёрным по белому написано: горячую воду включил Мизинцев. Так? Это твоя подпись? – Феоктистов пододвинул к Галимханову его рапорт.

      – Моя…

      – Так кто включил горячую воду? Ты или он?

      – Он… кажется.

      – Опять кажется. Кому кажется, тот крестится. Может ты и впрямь, верующим стал? Так крестись, мы не будем осуждать. Так кто: ты – он?

      – Он… Мизинцев.

      – Ну вот, наконец-то разродился! – не выдержав, воскликнул Михалёв.

      Феоктистов отклонился на спинку стула, как человек потерявший интерес к собеседнику.

      – Эх-хе. Вот ведь, Миша, какая в человеке мелкая душонка, – обратился он к Михалёву. – Стоит запахнуть жаренным, он тут же подведёт своего товарища под дыбу, как говаривали в старину. Эх, Саша, Саша. Только что о Боге вспоминал и тут же согрешил. Неужто в душе у тебя ничего не дрогнуло?

      – А что у него там может вздрагивать? – отозвался Михаил. – Разве что кусок дерьма и то жидкого. Покажи штанишки, не намокли?

      Галимханов вспылил. Соскочил со стула и забегал по кабинету.

      – Да не помню я! Анан сагаям! Не помню!

      Следователи переглянулись, их взгляды выражали удовлетворение: нервы у Галима сдают!

      – Ну, если не помнишь, так зачем было писать в рапорте