Кукольная королева. Евгения Сафонова

тёмных бровей Мариэль ложится морщинка.

      – Малыш, ты знаешь моё мнение о твоих прогулках с деревенскими.

      – Я… мам, я не буду говорить просторечных слов, и манеры дурные у них перенимать не буду, просто…

      – Не в этом дело. Не только в этом. – Мариэль прикрывает дверь. Наклоняется поднять с пола сложенную карту, но прежде ласково касается Ташиных волос. – Ты пока не владеешь собой до такой степени, чтобы менять облик исключительно по собственному желанию. Что будет, если ты обернёшься кошкой у них на глазах?

      Пока она кладёт тканевый свёрток на подоконник, насупленная Таша поднимается с колен.

      – Несправедливо это, – бормочет она, вытягивая из ящика с бельём ночную рубашку. – Почему я не могу быть просто девочкой, как все? Или чтобы они все были оборотнями?

      – Что поделаешь, малыш. Что поделаешь.

      Переодевшись, Таша смотрит на мать: будто подозревает, что та произнесла далеко не всё, что хотела бы. Ничего не спросив, вскарабкивается на кровать, чтобы нашарить в изголовье плюшевого зайца.

      Кровать слишком велика, а комната слишком проста для маленькой девочки. Вместо резной мебели, которой Мариэль потрудилась заставить детскую – старое дерево без особых изысков, вместо нежно-кремовых стен – безыскусная побелка. Наверное, поэтому Таша никак не может полюбить новую спальню, хотя живёт здесь уже месяц. Когда ты оборотень, а твоя сестра нет (и не должна узнать о твоей не-очень-маленькой тайне), вам лучше жить в разных комнатах. Мама думала переселить сюда Лив, но Таша настояла, что переберётся сама: знала, что сестрёнке здесь будет неуютно. Да и двухлетней малышке уместнее остаться в детской.

      Пришлось соврать маме, что бывшая комната дедушки с бабушкой Таше очень даже нравится. И совсем она не боится, что однажды ночью откроет глаза и увидит призрачное лицо деда – такое, каким Таша видела его в этой постели в последний раз, полгода назад, в канун его смерти. Иначе мама переставила бы сюда колыбель без всяких колебаний. Между двумя дочерями она всегда выбирала старшую.

      Впрочем, у папы на этот счёт могло быть другое мнение. Обычно так и бывало.

      Странно, что мама не стала дожидаться его возвращения.

      – А когда папа вернётся? – говорит Таша, как только Мариэль касается её макушки поцелуем на сон грядущий.

      Мама выпрямляется. В том, как она смотрит на дочь, сквозит что-то очень странное, и Таша крепче прижимает к себе зайца, будто игрушка может влить в неё смелость через рыжий плюш.

      – Он же говорил, что пару шестидневок у дяди Зоя погостит, а его почти уже два месяца нет. Может, послать за ним кого-нибудь?

      Мариэль опускается на край постели – изящно, как и всё, что она делает. Даже нервные движения пальцев, которыми теперь она теребит рукава своего платья, сплетают изящную паутину рвущейся лжи.

      – Я должна была сразу тебе сказать, – спустя очень, очень долгое молчание произносит она. – Альмон, он… не приедет.

      – Не приедет? Почему? – Мариэль снова молчит, и Ташины руки стискивают зайца