Кукольная королева. Евгения Сафонова

уважения.

      – Верит? Да это не вера, это…

      – Фанатизм – крайность, но крайность прежде всего веры, которая и должна быть в дэе. Если вам встретится один из тех ханжей в рясе, коих, к сожалению, немало… или один из тех, кто пользуется своим положением, дабы вершить отвратительные, страшные дела – с такими же девочками, как вы, или с мальчиками, или с совсем детьми… вы поймёте, что есть вещи похуже фанатизма.

      Когда Таша поняла, что она здесь не единственный богохульник, она досадливо осознала, что спутнику вновь удалось лишить её дара речи.

      – Зимой пришлый колдун изнасиловал мою сверстницу, – вымолвила она потом. – А на исповеди наш пастырь советовал ей утопиться. Переродиться, чистой смертью смыв грязь с души. Она говорила.

      – Но наверняка кое-кто из селян был согласен, что это едва ли не лучший исход. Нравы деревенских жителей всегда оставляли желать… большей широты. На обесчещенной девушке для них лежит вечное клеймо. Сами знаете.

      – И что?

      – Представьте теперь, что ждало бы эту девочку в будущем.

      Представить было нетрудно: начало этого будущего Таша уже видела.

      Косые взгляды. Шёпот за спиной. Жалость. Смех. Презрение. Одиночество – ведь все брезгуют взять в жёны «нечистую». Непонимание – ведь ты ни в чём не виновата. Ненависть – ко всем этим чистым людям. Уйти – страх, неизвестность и один шанс из ста, что найдёшь своё место; остаться – пустой дом, потрескивание углей в тишине, сводящей с ума, похороны, на которые никто не придёт…

      – Так она утопилась? – спросил дэй, когда молчание затянулось.

      – Она сбежала, чтобы не позорить семью. И не терпеть такое отношение. Подалась в большой город, думаю.

      – Надо полагать, родители не особо рвались её искать.

      – Нет. С тех пор её никто не видел.

      – Вы знаете, что с ней сталось?

      – Нет.

      – Тогда не факт, что умереть для неё не было бы лучшим вариантом.

      Таша не нашлась, что возразить.

      – Пожалуй, – помолчав, сказала она, – лучше поговорить о другом.

      Какое-то время ответом ей служила лишь туманная серость.

      – Рассвет скоро, Фаргори-лэн, – бросил дэй. – Там будет легче. Поверьте.

      И почему кажется, что он говорит не только о погоде? Даже не столько о погоде…

      Что ж, попутчик Таше определённо попался интересный. И их недолгое путешествие обещало выйти… занимательным.

      Когда сквозь серость наконец пробилось солнце, выяснилось, что уже за полдень. С первыми же лучами туман рассеялся, будто его и не было, открыв белые одуванчиковые просторы с сиреневыми крапинками чертополоха. Ветер потеплел и повеял сладким, небо засияло безупречной лазурью – лишь где-то на горизонте дрейфовали ватные кручи облаков, наползая на бледную четвертинку Аерин.

      Таша не сразу вспомнила, что из трактирного окна одуванчики выглядели вовсе не белыми.

      Она не знала, как дэй умудрился не потерять тропу в тумане, но сейчас они скакали по ней. Тропка была прямой, как натянутая нить, почти столь же узкой, но видной отчётливо – и Ташу это только насторожило. Не так часто