Небосвод Надиры. Giovanni Mongiovì

держала большой глиняный кувшин полный до краев воды.

      – Позови Надиру.

      Служанка вышла из комнаты.

      Четверо мужчин долго сидели молча и ждали, когда придет девушка, на которую так хотел посмотреть приезжий. Умар нервно взял с блюда посередине ломтик хлеба, обмакнул в мед и поднес ко рту.

      Надира, которая после вечерней ссоры с братом все это время сидела в своих покоях, вошла в комнату. На ней все еще с полудня было то же красивое зеленое платье с желто-синей отделкой, как всегда в присутствии мужчин, она закрывала лицо.

      Джаля с Гаддой в растерянности и любопытстве припали к неплотно затворенной двери.

      – Так именно эта девушка похитила сердце Ибн аль-Хавваса? – спросил Салим, обернувшись к Умару.

      – Она и есть… моя сестра Надира.

      Салим поднялся на ноги, а другие двое, что приехали с ним, переглянулись, стушевавшись в обстановке, вдруг ставшей колдовской. Надира остановилась посреди комнаты, взглянула на Умара, пытаясь понять, чего надо от нее гостю и какую роль он играет во всем этом.

      – Иди сюда, девушка, подойди, – проговорил Салим, делая рукой знак приблизиться.

      Умар согласно кивнул головой, и Надира, посчитав, что доверять можно, сделала два шага вперед.

      Взгляд Салима утонул в глазах девушки, но смотрел он на нее так вожделенно, что Надира вынуждена была опустить глаза, почувствовав себя неловко, как будто мужской взгляд уже сам по себе представлял для нее большую опасность.

      Несколько секунд спустя Умар произнес:

      – Всю ночь смотри – не насмотришься.

      И обернулся к Надире:

      – Довольно и этого, сестра.

      Салим запросил:

      – Нет, девушка, погоди немного! А ты, Умар, я с ума сойду, если не попрошу у тебя вот еще что.

      – Что же.

      – Не вижу служанок-негритянок у тебя дома, а ведь у каждого достойного мужчины есть хоть одна. Поедем со мной до моего родного города, возьми с собой столько людей, сколько захочешь, сколько посчитаешь нужным, а я навалю каждому в руки денег и навьючу на каждую лошадь или на верблюда тюков со всем, что тебе понравится… и дам тебе черную служанку. Я человек богатый и благородных кровей; не отказывайся, брат! О тебе заговорят все и наверняка нарекут мечеть в твою честь.

      При таком запредельном обещании у Умара зазвенело в ушах, голова закружилась, опустела в замешательстве от посула. Но он взял себя в руки и подавил намечавшийся торг в зародыше, примерно представив себе, чем придется за это расплачиваться.

      – Я не стану проявлять неуважения к своему каиду и принимать богатства от кого-то другого.

      Надира поспешила выйти из комнаты и присоединилась к двум женщинам в уголке, где она могла все слышать, но видно ее не было.

      Салим опять уселся у очага, отказ оскорбил его. Он погладил себе бороду и неспешно произнес:

      – Как-то раз, когда мой сын был еще совсем маленьким, я увидел, как он играл горсткой золотых робаи36; складывал их в стопочку как деревяшки, пока стопка не

36

Робаи – золотая монета в ходу на Сицилии во времена арабского владычества. Она составляла четверть динара – основной монеты.