Небосвод Надиры. Giovanni Mongiovì

победили, сынок, – вышел вперед Танкред – он тоже был другом Рабеля, – попытавшись как-то облегчить Конраду горе; Танкред все еще сжимал свое копье, с плеч свисал красный плащ.

      – Точно, а те, кто остался в живых, бросились врассыпную, – подключился к разговору еще один.

      – Невиданная победа! – донеслось из отряда.

      – Даже ветер был за нас нынче… но ураганную бурю опять принесли мы, нормандская дружина, – добавил Танкред.

      Но пока Танкред все еще бахвалился, Конрад протолкался между солдатами.

      Его отец лежал на земле. На горле алела глубокая рана; видимо, нанесли невероятно мощный удар, раз порвали даже кольчугу. Ветер шевелил светлые волосы: кто-то позаботился снять с него шлем и капюшон.

      Конрад застыл на месте, он остекленело смотрел на отца, у него не было сил приблизиться. Ему никогда не приходило в голову, что такое может случиться на самом деле.

      Подошел Рауль, положил руку мальчику на плечо и сказал:

      – Дружина пустилась вдогонку… многие из нас все еще лежат на ратном поле и ждут, когда мы придем за ними… но мы… мы… нет, милый Конрад, мы не могли заняться грабежом или думать о других павших, когда сын нашего брата по оружию ждет отца и тревожится.

      – Вы не принесли бы мне его в такой спешке, если бы он испустил последний вздох прямо на поле боя, – произнес Конрад, и слезы потекли у него по щекам.

      Рауль склонился к нему и постарался успокоить:

      – Нет, Конрад, нет… твой отец и правда умер в сражении!

      Он лгал, чтобы сын не чувствовал себя виноватым, но Конрад был не глуп и не поверил ему. Предсмертный вздох Рабель испустил тут в лагере в надежде увидеть лицо сына в последний раз; пропитанная кровью тряпица, которую прижимали к ране на шее, говорила, что старались сделать так, чтобы Рабель не умер до прихода Конрада.

      – Это ты должен закрыть ему глаза, – подтолкнул его вперед Рауль.

      Конрад взглянул в голубые глаза отца и не смог сдержать слез отчаяния. Тем временем, вокруг тела собрались женщины, священники, солдаты, оставшиеся в резерве, которые защищали лагерь, и прислуга. Конрад уловил в отцовских глазах что-то похожее на укор, но, естественно, намекнул это лишь внутренний голос самого Конрада, его чувство вины оттого, что не успел прийти.

      – Отец! – прокричал он и упал отцу на грудь.

      – Ну, чего уставились! – гаркнул Рауль еще громче, обернувшись к толпе. – Проклятые греки, – произнес он вполголоса.

      Этими словами Рауль вылил все свое презрение к местным жителям, то есть к христианам, которые из-за исповедания восточной ветви христианства считались «греками». Впрочем, такое выражение нетерпимости включало и Георгия Маниака со своими войсками, поскольку отношения генерала с бойцами дополнительных контингентов сложились из рук вон плохо.

      Люди, забоявшись выпада Рауля, стали расходиться. Конрад же вскочил и бросился искать священника, который убедил его не сидеть и не ждать, как верный пес.

      Рауль рванулся