Небосвод Надиры. Giovanni Mongiovì

был зол из-за послеобеденных пререканий и из-за того, что мать встала на сторону дочери, Умар пригрозил:

      – Смотри, Надира… смотри… смотри, как бы я не отправил тебя к твоему каиду на носилках!

      – Уйду с радостью к «моему каиду», только бы тебя больше не видеть!

      – Что ж ты не ушла с ним, когда он приходил просить твоей руки? Сдается мне, что он хотел забрать тебя во дворец на следующий же день, – ответил Умар, указывая пальцем в сторону Каср-Йанны, где стоял дворец Ибн аль-Хавваса.

      – Потому что я попросила подождать, пока твоя жена разродится, чтобы увидеть твоего третьего сына.

      – Как будто Гадде во время беременности нужна помощь взбалмошной девчонки…

      – Ты от нашего отца и волоска не унаследовал… – отозвалась Надира, она придвинулась к нему еще ближе, ткнула ему пальцем в лицо и продолжила: – Неблагодарный… как ко мне, так и к тем бедным крестьянам, которые с рождения служат этому дому. Будь ты человеком благодарным, ты не хлопнул бы дверью перед бедняжкой, которая все еще плачет на улице.

      В этот момент высоко вознесся зов муэдзина и эхом прокатился по всему рабаду; последний луч солнца исчез за хребтом Каср-Йанны.

      – Она бедняжка, ты верно сказала, и бедняжкой останется… Объясни, зачем тебе надо принимать так близко к сердцу все это.

      – Потому что, если бы у того столба стоял ты, я бросилась бы к ногам твоего мучителя и унизилась бы еще больше, чем эта христианка.

      Надира сказала так и расплакалась, но не замолчала; от такого неожиданного признания в привязанности к нему, Умару, он растерялся.

      – А еще спрашиваешь, почему я попросила каида подождать меня три месяца…

      Умар нахмурился, и, чтобы предстать непоколебимым, собрался со всеми силами, какие у него были:

      – Ты со своими слезами, Надира. Тебе меня не разжалобить!

      – Я вот думаю, а жалко ли тебе, что впредь мы увидимся только, если Аллах приведет.

      – Тогда надеюсь, что Аллах исполнит мою просьбу держать тебя от меня подальше.

      Надира разрыдалась еще пуще, заколотила кулаками ему в грудь и закричала:

      – Ты ничтожество, Умар… ничтожество… и, если когда-нибудь будешь чего-то стоить, так только благодаря мне!

      Умар таких слов не стерпел, они как кинжал ранили его гордость, он не удержался и влепил сестре пощечину, после чего произнес:

      – Пора идти на вечерний салят, слышишь? Иди совершать омовение, пока совсем ночь не наступила.

      – А ты и душу себе омой!

      И они спешно разошлись по своим комнатам в гневе и в обиде один на другую.

      Когда Умар отмолился, он в раздумьях опустился на край кровати, его не отпускала мысль о пощечине, которую он дал сестре в приступе гнева.

      – Что произошло недавно у двери? Я слышала, как ты ругался с кем-то во время азана33, – спросила Гадда, она подошла и села рядом с ним, придерживая огромный живот.

      – Да на сестру меня зло берет! С тех пор как каид попросил ее руки, она то и дело меня критикует.

      – А

33

Азан – исламский зов на молитву, который произносит муэдзин с минарета пять раз в день, призывая верующих на салят.