Борель. Золото (сборник). Петр Петров

Василий даст.

      Валентина осмотрела ребят. Напоминание о Василии вернуло ее к вчерашнему. В памяти встали рядом Василий и техник Яхонтов. В борьбу вступало сердце с рассудком. Чувствовала, что не хватит сил уйти от себя, от неосмысленного нового, что влекло ее к грубоватому, напористому парню.

      Она прошла к своему столу и открыла толстую продуктовую книгу. Подошел причесанный усатый Качура. В свежей рубахе и плисовых шароварах старик выглядел моложе.

      – Чего-то замешкалась, Ивановна, – начал он. – А у нас остановка выходит. Вот гляди, что мы отправили на Алексеевский. – Старик положил лист серой бумаги, исписанный знакомыми Валентине каракулями.

      – Сделаем сегодня же, – ответила она. – А я, Иван Евстафьевич, смотрела помещение под школу. Грязь там немного почистили. Ребятишки рвутся к учебе – удержу нет. Как бы поскорее нам мебель дали.

      – Дадим, дочка… Ты с Василием обсуди. Он живо это спроворит. Как же, учить мелюзгу обязательно. Это – первое дело. По себе вижу… Негодный я человек оказываюсь без грамоты.

      Валентина благодарно посмотрела в изношенное, доброе лицо своего начальника и улыбнулась.

      – У вас, Иван Евстафьевич, ума много…

      – Какой там… Память, как решето, все сквозь сыплется…

      Это смолоду я не бросовый был человек…

      Секретарь Залетов расчесал усы и, дважды кашлянув, заметил:

      – Обожди, откроется школа – посадим тебя в первый класс, рядом с моим Афонькой… Потешно будет – кто кого перегонит…

      – Во-во, – рассмеялся Качура.

      – А что же… Вечерами можно и со взрослыми заниматься, – серьезно сказала Валентина.

      – Куда там, – отмахнулся Качура. – Скоро на тот свет. Там, поди, принимают и неграмотных, в ад-то.

      Василий и Рувимович вернулись из мастерских к концу занятий.

      Валентина глянула и быстро опустила глаза. Но она заметила здоровый румянец на мужественном грубоватом лице Василия и блеск его жадных пронизывающих глаз.

      Через минуту послышался из-за перегородки его громкий голос:

      – Товарищ Сунцова!

      Валентина вздрогнула, уронила карандаш и приглушенно ответила:

      – Иду.

      Василий не подставил ей стула, даже не указал на стоявшее рядом полуискалеченное кресло. Лицо его то улыбалось, то принимало строгое выражение. Валентина искала на нем хоть капельку стыдливости за вчерашнее. В гимназии ей случалось целоваться с мальчишками, после чего юные любовники краснели и бледнели больше девиц. «А этот или бесстыжий, или избалован и развращен», – подумала она. Рувимович ушел беседовать с Качурой. Оставшись вдвоем с Василием, Валентина ждала, что он переведет разговор на интимное, по крайней мере постарается объяснить вчерашний поступок. Но этого не произошло.

      – Надо обязательно устроить спектакль для уполномоченных, – говорил он, почесывая в буйно разросшихся волосах. – Да завернуть так, чтобы самим было хорошо и родителям не плохо. Собери подходящих артистов, – он внезапно перешел на ты. – Ну, сама понимаешь больше… Если заломаются,