Ургол. Eвгения Монастырская

глядели красивые, обрамленные длинными ресницами глаза Ласточки.

      – Ну и проспала же я!

      Солнце клонилось к горизонту. Теперь не добраться до города к вечеру. Зато настроение ее поднялось, она почувствовала прилив сил и звонко чмокнула Ласточку в пушистую морду.

      Отдохнувшая лошадь шла легким галопом. Уже глубокой ночью Мариголь увидела на холме с трудом различимые, темные стены Ромерунга. Городские ворота оказались открыты, и она удивилась, не обнаружив привычных стражников с факелами.

      «И здесь крысы. Люди прячутся» – девушка нахмурилась. Но как только копыта Ласточки зацокали по мощенной булыжником мостовой, сердце ее наполнилось восторгом.

      Она, наконец, здесь! С силой сдавила ногами бока Ласточки, и та, отзываясь, торопливо заскользила по камням узких улочек.

      «Валентин!» – Мариголь хотелось завопить во весь голос, чтобы проснулся, вздрогнул этот понурый, сонный город.

      Его дом. Его мир. Наш, наш мир! Теперь они не расстанутся. Его сердце – ее родина. В его объятьях найдет она приют, спасение. Кошмар растает, морок отпустит. Уйдет боль.

      Его дом! Сколько ночей в этом доме они переплетались телами, пальцами, мыслями и пили, пили друг друга, не в силах насытиться.

      Шорох грубых льняных простыней, бой часов на главной городской башне, отмеряющий каждый новый час их любви, час открытия, час откровения.

      Сердце Мариголь колотилось, на мгновенье ей показалось, она задохнется. Спрыгнула с седла, наспех привязала Ласточку к кованым поручням крыльца.

      Дверь оказалась открытой. Она стремительно взлетела по лестнице на второй этаж.

      – Валентин! – хрипло крикнула, и каблуки ее сапог дробили тишину старого дома.

      Через пару секунд, она увидит его глаза, улыбку. Восторг! Она окунется в него, зажмурившись, броситься!

      Дверь его комнаты.

      – Валентин… – из пересохшего от волненья горла доносился лишь хриплый шепот, пальцы дрожали, а сердце колотилось где-то в горле.

      Схватила горячей рукой холодную медь дверной ручки. Рывком распахнула. В нос ударил привычный запах масляной краски и загрунтованных холстов.

      Он спал, забравшись с головой под одеяло. Будто маленький мальчик, решивший спрятаться от дрожащих теней предрассветного утра. Лунный свет заливал знакомую до мелочей комнату.

      Мариголь бросилась на кровать, ощутив знакомую мягкость перины.

      – Рыцарь мой, ты остался таким же неженкой! – шепнула, зарывшись лицом в одеяло. И вдруг расхохоталась от счастья, от облегчения.

      – Валентин… – обняла укутанное в одеяло тело. Накрыла его собой. Прижалась, дрожа и почувствовала, что плачет.

      Он зашевелился. Мариголь рывком откинула одеяло с его головы…

      И закричала. Она кричала, но не слышала своего крика. На нее уставились узкие глаза – щели, мелко затряслась безволосая голова, открылся вялый безгубый рот… и запах…