Ургол. Eвгения Монастырская

спускались бесконечные оливковые рощи. Миланглкое вино и масло считались лучшими в Королевстве. Обласканный солнцем, благодатный Миланг, увитый серпантином уходящих ввысь дорог, наполненный неумолкающим стрекотом цикад. Вряд ли зеленолицая нечисть способна добраться туда. Там, там ее спасение.

      Вдалеке на берегу она заметила деревушку, и одинокое небольшое суденышко, пришвартованное к пристани.

      Мариголь остановила лошадь перед деревней, состоящей из десятка небольших рыбачьих хижин. Кое-где во дворах на веревках сушилась рыба. По главной улице с отрешенным видом брели две коровы, позвякивая колокольчиками.

      Она спешилась, осторожно двинулась вдоль домов, заглядывая во дворы и окна, готовая в любой момент спастись бегством. Людей видно не было. Но и зеленолицых тоже.

      Осмелев Мариголь крикнула:

      – Эй! Есть кто-нибудь!

      Коровы меланхолично посмотрели на нее, не прекращая жевать траву.

      – Эй! Люди!

      – Здесь! – услышала Мариголь хриплый мужской голос.

      Домик, из которого донесся голос, стоял на краю деревушки. Обмазанный глиной и покрытый уже местами облупившейся изумрудной краской, он был похож на увядший старый гриб.

      Привязав Ласточку к забору, Мариголь тронула калитку и вошла в палисадник.

      – Здесь, – вновь прохрипели из домика.

      Толкнув дверь, она оказалась в полумраке небольшой комнаты. В нос ударил кислый запах мочи и давно немытого тела.

      – Милости просим, – на кровати, прикрытый обтрепанным желтым одеялом лежал старик.

      – Думал, уж не придет никто, – и поднял руку в приветственном жесте.

      – Где же все? – с ходу спросила Мариголь.

      – Уже неделю, как отплыли на Миланг. Когда узнали, что твориться в Ромерунге… Все… все уплыли.

      Старик пригладил морщинистой рукой остатки седых волос. Глянул исподлобья:

      – Ты… видела их?

      – Да… – шепнула Мариголь, – да…

      И почувствовала, что сейчас расплачется, к горлу подступил тошнотворный ком. Глаза – щели, зеленый череп, запах плесени…

      С трудом отогнала видение, резко встряхнула головой.

      – И что же… – голос ее все-таки дрогнул, – что же вы остались?

      Старик вдруг зло визгливо захихикал, тело его мелко затряслось, а сухие длинные пальцы засучили по одеялу, пощипывая ворс, выдирая ветхие нити из ткани.

      Мариголь передернуло. Сумасшедший? Она покосилась на дверь, отступила на шаг, рукой нащупав, спрятанный под одеждой кинжал.

      – Бабы – шлюхи! – прошипел старик и замолк, уронив поросший седой щетиной подбородок на грудь.

      Мариголь озадаченно молчала.

      – Шлюхи, шлюхи, – заверил старик тоном, не терпящим возражений. И зачем-то прицокнул языком.

      Глаза его увлажнились:

      – Моя жена оставила меня здесь. Здесь! – с силой ударил кулаком по одеялу, подняв облако пыли, – уже пять лет, как не могу