Ничья длится мгновение (сборник). Ицхокас Мерас

Только не забудь. Прямо в клеть.

      Она снова взвизгнула: немец ущипнул ее. Встала, потянула немца за руку и убежала, оставив двери настежь.

      Хозяин вскочил, добежал до порога и вернулся.

      – В клеть… Убью… – пробормотал он и снова рухнул в свое глубокое кресло.

      Двоюродный брат сидел довольный, облокотившись о стол. И снова изо рта свисала слюна.

      – Ну как, брат, – обратился он к хозяину, – договорились, а? Все равно увезет он утром твою женщину. О! Какая… женщина!

      – Молчи… И тебя убью.

      – Щучу я, сам видишь, шучу. А через недельку и ты в город подашься. Креслице для тебя уже готово, только садись. Ну? – Он встал и, качаясь, приблизился. – Поцелуй меня. Поцелуй брата… Разве не я твою жизнь устраиваю?

      Она незаметно вышла из избы. Виктор ждал за усадьбой, там, где зеленели кусты сирени. Ночью, при свете месяца, они были как бархатные.

      – Пошли, – сказала она.

      Усадьба Юодейки была не так уж далеко. Но всю дорогу обратно она спешила. Что-то светилось на хуторе, и свет этот все подгонял и подгонял ее.

      Только прибежав во двор, поняла.

      Горела клеть.

      Перед клетью, с колом в руках, стоял хозяин.

      – Это ты? – окликнул он. – Тсс… Все спят. И эти спят оба. Тссс…

      Она метнулась к хозяину, встряхнула его, ухватившись за расстегнутую жилетку:

      – Гасите! Клеть горит!

      Он оттолкнул ее.

      – Тсс… – И взмахнул колом. – Твое какое дело! Моя клеть… Моя… Хочу и жгу. Тсс! На что мне клеть. В город ухожу, на гестапо работать. Поняла? Продался, сам, а? Даже брат меня продал. На что мне клеть? Тсс…

      Дверь клети была подперта.

      Она подбежала, схватилась за подпорку.

      – Вон! Убью! – крикнул хозяин, замахнувшись колом. – У!

      Но она продолжала выбивать подпорку.

      – Девочка там, Таня… Ребенок!

      Хозяин, помолчав, решил:

      – Забирай. Бери девчонку. Только их не буди! Убью!

      Она вышибла подпорку.

      – Погоди! Я сам! Сам.

      Он тихо отворил дверь, вошел, согнувшись, на цыпочках, и вынес девочку.

      – На. Бери, раз сжалилась. Своих мало, а? Ха-ха! Все равно б она кинула ее утром. Кинула бы! А уж брат нашел бы, куда девчонку пристроить. Что, не так?

      Она приняла спящую девочку и отступила.

      Пламя занялось со всех сторон, уже и дверь охватило, а он – волосы растрепаны, грудь нараспашку – снова подпирал дверь и, отворачиваясь, бормотал:

      – Все в дыму. А они там спят, в обнимку. О, какая женщина! Тсс… Пускай спят.

      Она унесла Таню на сеновал.

      И снова надо было спешить.

      Разбудила детей, одела их, сбегала в избу, собрала в чулане пожитки и опять побежала к детям.

      Горело дерево, искрами вспыхивали цветы в синеватом, почти не видном дыму.

      Горела липа. И раз уж загорелась, значит, было суждено сгореть ей.

      Горела. Горела!

      Она отвернулась, закрыла воспаленные глаза. А ребята обступили ее, тянули за подол:

      – Мама, куда мы идем?

      – Мама, куда?

      – Тетенька, тетенька, я боюсь… Вы меня не бросите?

      Глава