Ничья длится мгновение (сборник). Ицхокас Мерас

руку.

      – Идем. Они вернутся… Найдут…

      – А нам можно по улице?

      У него были русые волосы, ясные серые глаза.

      Она подумала.

      – Да… Верно… Пойдем огородами…

      Был уже вечер, и она спешила. Могли закрыть костел. Высокий, красного кирпича, он был виден издали. Обошли улицу огородами, потом дворами и поднялись по узкой боковой лесенке на костельный двор. Она подумала: можно ли оставить здесь ребенка, пока сходит в настоятельский дом и вызовет ксендза. Побоялась оставить одного и уже было хотела вести мальчонку с собой, как вдруг увидела старого арлариста[2], потихоньку бредущего вокруг костела с бревиарием в руке.

      Обрадовалась.

      Восславив Христа, поцеловала худую старческую руку, стала.

      – Батюшка… Может, окрестите ребенка… Прямо сейчас вот, сразу…

      – Такого большого?

      Она опустила голову.

      – А «Отче наш» знает?

      Не знает… Научится, потом выучит… Можно прямо сейчас, сразу?

      – Мгм… мгм… Бывало такое. Крестили… Еще один агнец в Господне стадо. Обождите. Посмотрю, ушел ли ризничий. И викарию лучше не знать.

      Он удалился, шурша обтрепанными полами длинной сутаны, потом позвал – поманил пальцем.

      Никого больше не было, только они трое.

      – Во имя Отца и Сына и Святого Духа… Наречем-то как? Имя, имя говори…

      Она сама не знала… И мальчик не знал.

      Он поднял на нее глаза, прозрачно-серые, и она сказала:

      – Винцукас… Винцасом…

      – Во имя отца и Сына и Святого Духа…

      – А по отцу как?

      – Сын Винцаса.

      – Отныне ты Винцас, сын Винцаса, и да поможет тебе Всеблагий… Только молитвам обучись.

      – Ну?

      Это Антанасу не терпится.

      – Долго нам тут сидеть? Долго цацкаться с тобой? Ты нам руки-ноги целовать должна, что саму не тронули. А может, забыла, что положено за укрывательство евреев?

      Он усмехнулся.

      – Девка… В ногах у меня должна валяться за то, что сжалился.

      Снова засмеялся.

      – Я говорил! Придет коза к возу! Ну? Пришла? Хо-хо-хо… Да теперь-то меня не купишь. Я за власть стою.

      Он повернулся к немцу:

      – А?

      Тот, ничего не поняв, одобрительно кивнул и сплюнул шелуху.

      Был, совсем недавно был у нее Антанас.

      От него за версту разило самогонным перегаром, когда ввалился в комнату.

      – Принимай! Говорил, приду – и пришел!

      Навалившись на стол, порылся в карманах и вытащил горсть драгоценностей.

      – Выбирай! Говорил, с подарками приду – вот они!

      Она смотрела на кольца, с камешками и без камешков, на цепочки, белые и желтые, на тяжелые серьги, рассыпавшиеся по столу.

      – Выбирай! У отца твоего сопливого снова землю забрал… Моя власть теперь… Моя! И работать ни к чему. Пускай батраки да пленщики работают!

      Она пятилась от него и от добра, лежавшего на столе.

      – Выбирай! Моя власть, а? Можешь снова в ногах валяться, чтобы замуж взял. А может, и возьму, ну? Ладная ты баба… Хозяйкой

2

Ксендз, который по старости уже не ведет костельную службу.