Ничья длится мгновение (сборник). Ицхокас Мерас

встала, вскинула над головой руки, измазанные землей и кровью, и смотрела на мир черными, полными ненависти глазами.

      Она молчала.

      Она ничего не видела.

      Но ее черные глаза, ее стиснутые пальцы, измазанные землей и кровью, извергали черное проклятье.

      Проклятье!

      Проклятье.

      Глава седьмая

      – Нет… Второй раз не спрашивайте, —

      просила она.

      Чудно.

      Больно чудно уж.

      Кто бы мог поверить?

      И снова была весна и цвела сирень. Белая, фиолетовая. Ее было полно вокруг усадьбы – все кусты и кусты: бело-зеленые, фиолетово-зеленые.

      Теперь уже дети искали счастье. Прибежали оба, и Таня с ними.

      – Бери, мама, – тянулся Римукас с цветком из пяти лепестков.

      – Тетенька, возьмите…

      Это принесла свое счастье Таня – голову нагнула, а сама поглядывает исподлобья: возьмет тетя или нет. Вдруг не возьмет… А ее цветочек самый красивый.

      – У меня шесть лепестков… – говорит она, все еще не подымая головы.

      Почему ж не отнесет она цветок своей матери?

      Она взяла у всех троих, понюхала и вернула.

      – Нельзя свое счастье другому отдать, – сказала. – Тогда уже и счастье – не счастье больше…

      Сказала и задумалась.

      Так ли на самом деле?

      Верно ли, что нельзя отдать другому? Тогда уже и счастье – не счастье?

      Она кончила кормить свиней, чисто вымыла руки, потерла песком, снова окунула в воду. И сама пошла за усадьбу.

      Руки потрескавшиеся, пальцы толстые, неуклюжие, но она перебирала ветки, листья – все искала.

      Виктор пригнал лошадей, соскочил на землю, подошел тихонечко, боясь спугнуть.

      – Бог помочь, – сказал, смеясь.

      Она обернулась.

      – Что ищешь? – спросил он.

      – Счастье…

      – А его можно найти?

      – Можно, – ответила она.

      Чудно.

      Невозможно поверить, да придется.

      Наступило лето, и зацвели липы.

      Старая развесистая липа, что росла на дворе, вдруг пожелтела, унизанная усатыми бусинками.

      И, глядя на эти тысячи цветков, вбирая вместе с гудящими пчелами запах липового меда, можно было на минуту забыть про все.

      Про все, что творится вокруг.

      Больно чудно уж, что даже в такое время приходит весна и распускается сирень, белая и фиолетовая.

      Больно уж чудно, что даже в такое время наступает лето и старая липа становится желтой и душистой.

      Она стояла, прислонившись к корявому стволу.

      Грубые пальцы ласково тронули ее за руку, погладили.

      – Не надо… – сказала она. – Не надо, Витя…

      И он снова, как всякий раз, отступил.

      Не знал, что надо быть настойчивее.

      Ведь она когда-то уже говорила так… Да только было это давным-давно… Тогда, еще совсем молоденькой, говорила:

      – Не надо… Не надо, Винцялис…

      Она все еще стояла, прислонившись к липе.

      В синем небе мерцали звезды, иногда они падали – словно далекая молния прочертит светлую