Ничья длится мгновение (сборник). Ицхокас Мерас

и сегодня смотрела издали, затем подошла поближе, еще ближе, вытянула руки:

      – Поди сюда, Римутис, поди ко мне.

      Потом, опустив голову – давила скрученная жгутом толстая коса, – ждала, пока они простятся с ребенком.

      – Поди сюда, Римутис, поди…

      Взяла ребенка, будто своих было мало, – и Юозукас и мальчик.

      Вот и снова он ей голову морочит, спрашивает:

      – В Сибирь?

      Она зажмурилась и кивнула:

      – Да.

      Мальчик сказал Римутису:

      – Ты теперь всегда будешь играть со мной, хорошо? У меня большая лошадка, и грива, как у настоящего коня, видишь?

      Она покормила детей. Потом сказала хозяйке:

      – Я сегодня у нотариусов переночую, ладно?

      Сегодня…

      Она еще сама не знала, что теперь будет.

      Римукас озирался в родном доме, где все было так странно.

      – Тетенька, почему они не возвращаются? Почему все разбросало?

      Убирать не стала, только притворила окна, двери и разобрала постель, ту, широкую, которую видела с чердака, сквозь пыльное окошко. Укрыла Римукаса, уже и сама собралась вытянуться рядом, но точно сильная рука удержала ее, не позволила. Постелила себе на полу, рядом с кроватью.

      Хотела подумать, что же будет теперь, что ей делать, как вдруг услышала: скрип двери, потом – шаги. Вспомнила, что не заперла ни одного замка, натянула платье и вышла посмотреть.

      Зажгла свет.

      Перед ней стоял рослый, плечистый мужчина. Смотрел на нее сверху вниз.

      – Весь день ждал, пока стемнеет, – сказал он. – Сюда, наверно, никто уже не заявится, а?

      – Наверно…

      – Известное дело, раз увезли, значит, не придут больше. А ты не выгонишь?

      Промолчала.

      – Мне дня на два, на три, пока все уляжется. Потом найду себе. Ну?

      Снова ничего не ответила.

      – Стариков моих выслали. Может, хочешь, чтобы и меня?

      Кто он, этот человек, что стоит перед ней и смиренно просит приютить его? Кто?! Неужели Антанас Бернотас? Он шмыгнул носом.

      – Я ж любил тебя… Мое дитя растишь…

      – Молчи! – ответила она. Медленно оглядела его с головы до ног.

      Юозукас, бывает, провинится и тоже так стоит: руки опустит, ноги сдвинет и голову набок.

      – Когда уйдешь?

      – Да дня через два, а может, и раньше.

      Она показала ему на диван и пошла запереть дверь.

      – Погоди, – сказал он, – может, лучше не в доме, а? Может, в сарай пойти?

      Отыскала в прихожей старое пальто, платок, еще что-то.

      – Идем.

      На дворе осмотрелась. Никого. Ни живой души. Он бросил одежду на ровно сложенную поленницу. В темноте снова оживился.

      – Слушай… Может, останешься? А?

      Она молчала.

      – Что ни говори, а баба ты ладная! Не ста-а-ре-ешь… Да и я еще не женат. Ну?

      Потянул ее за руку:

      – Вспомним, а?

      – Пусти…

      Она выдернула руку.

      – Ну, ну! Ты теперь на коне. Твоя власть, а я – бродяга бездомный. Может, в ноги бухнуться?

      Он обнял ее:

      – Неужто