Дом, которого нет. Мара Винтер

понятно дело, после смерти.

      Во сне ж, как в демо-версии – одну свою.

      Могу представить: кой-кого рассердит

      фантазия бесспутная моя.

      В ограниченья мало верю я.

      Дверь «Кафе с видом…» за собой захлопнув,

      на лестницу взошла она опять.

      Второй этаж заброшен был. Темно в нём,

      за аркой входа. Надписью «Земля»

      её внутрь приглашали. Шрифт готический

      подчеркивал развал во всём величии.

      Она, вздохнув, шагнула… в общежитие.

      Заброшку сильно то напоминало.

      Вокруг сновали люди. На репите их

      движения, как в день сурка, сковало.

      Все были в масках белых. Их раскрашивал

      её взгляд в них. Как глянет, тем и кажется.

      – Простите, сэр, – парнишку проходящего,

      окликнув по манеру Альбиона,

      спросила, когда тот (слащавый чуть)

      остановился. – Что у вас с короной?

      Кто правит? Что за место? Как живёт

      в нём благородный и простой народ?

      – Чувак, у нас есть всё, – ответил юноша, –

      но не снаружи… В окнах! Мы в руках

      их носим. Там – смотри, что хошь. Душа,

      как раритет, хранится в облаках.

      Таких, как яндекс или гугл. Не помним мы,

      но помнит техника. Наш, здешний, бич – инсомния.

      Всё, чем когда-либо считался человек,

      записано в местах, каких не видно.

      Есть в виртуале – гейм, в реале – крек.

      За развлеченья, чем ни будь, не стыдно.

      Так скучно, что раздвинутые ляжки

      не манят. Нет устоев: неваляшки.

      Нет правд или неправд уже у нас.

      Ведём о Ниочёмах разговоры…

      – Спасибо. Увлекательный рассказ, –

      чтоб время не терять, сказала Лора. –

      Всё, что мне дал пространный ваш ответ –

      на территорию попала «Ни и нет». –

      Ушёл, поправив дреды, юный хипстер.

      Она же вдруг заметила мужчину,

      который, надрываясь, как министр,

      волок мешок гигантский из овчины.

      Причину захотелось ей узнать.

      За нею же не в лом и подбежать:

      – Куда вы это тащите, милейший?

      Баул ваш тяжек, сами ж вы так хрупки!

      – Эх, девочка, – вздохнул тот, – эти вещи

      я заслужил, чтоб занимать досуг свой:

      воспоминаньями, комфортом и т. д.

      Куда? Понятно: в комнату к себе!

      Не видишь? – он обвёл рукой пространство, –

      наш домик разрушается, как всё.

      В моей же клеточке сложу всё аккуратно.

      В порядке я держу одну её.

      Здесь раньше были крепости, дворцы…

      Теперь же – радуйся, когда желудок сыт!

      Служи… а для чего, уже не ясно.

      Для будущего? Рухнула мечта

      о равенстве. Нет равенства ужасней,

      когда равны лишь тем, что всё не так.

      Когда считают человека только телом,

      вещизм его становится уделом.

      – Спасибо, – прошептала Лора тихо,

      вслед глядя на изгорбленный хребет.

      На вид лет сорок, но такой