Дом, которого нет. Мара Винтер

отрицала та "религии очки",

      но для подобного была… ну, слишком чистой.

      Для Яна смерть концом была всего.

      Для Лоры же – началом ничего.

      – Твой Бог тебе позволил убивать?

      – Да. Ты мой бог, – ответила спокойно

      и с бара на пол… села, так сказать,

      держась для выпитого ей вполне достойно.

      – Имеешь ты в виду… – Да, то, что слышал.

      Я, подчинив себя тебе, себя возвышу.

      Про дисциплину кто-то говорил.

      Про то, что слушаешь потом своих приказов.

      – С контролем у тебя проблемы, – прояснил

      Ян, во что уши отказались верить сразу.

      – Да. Именно. Я чокнусь так, одна, –

      взгляд вверх, – сама себе – святой и сатана.

      Ответственность, конечно, не снимаю:

      обязывает разум. Как талант.

      Будь у меня брат, тот бы смог направить.

      Вот, например, с оружием… В диван

      мишень поставить, дротики туда кидая,

      и разряжать "Макаров". Разница большая. –

      Ян выдохнул. Наставника искала,

      а не проблем ему – смятеньем чувств.

      Всё лучше, чем задумал, получалось.

      Косяк срубила Лора на корню,

      уздой схватив язык самостоятельный.

      «Не соврала: контроля не хватает мне».

      – Да не проблема. Справимся, сестрёнка.

      К инцесту склонность тут, однако, всё же есть, –

      он усмехнулся. От гирлянд свет приглушённый

      их освещал: его и его месть.

      – Ты извини, если я ляпнула не то.

      – Не извиняйся. Чётко смысл схватил зато.

      – Я тоже, про инцест. Дурна идея.

      Таким, как ты, нет в блядках недостатка.

      – Таким, как ты, порядком дать плетей бы,

      чтобы себя не изводили без порядка.

      – Сам знаешь, куда в случаях таких

      послать охота идеологов дурных. –

      И вырубилась. Вес не соразмерила

      с количеством и градусом воспринятым.

      Он, цокнув, перенёс не на постель её,

      но на диван. Дистанцию держать мастак.

      Всерьёз не брал последние слова,

      но в первых – говорила суть сама.

      По пояс волосы. Плетёным одеялом

      спустились вниз, когда он снял парик.

      Семнадцать лет. Не много и не мало.

      В ней буйный дух, протест, ещё не сник.

      Мы вспоминаем юношеский возраст,

      как будто там нам жить было "так просто",

      забыв про страсти, рвущие плотину,

      ревущие, как буря над постройками,

      грозя снести. Нет, кто-то бригантину

      собою представлял уже, не спорю, но

      есть прелесть некая в ошибках наших даже.

      Чем горше слёзы, тем и радость краше.

      Когда вокруг враги, а ты не знаешь,

      их сколько, что кто сделал, кто что ныне

      замыслил, и сто лет ещё до Нантского

      эдикта… то для дам с балами казны нет:

      исчерпана боями и потерями.

      Но Лора, та как будто воплощала мир,

      когда спала. Смотрел он, допивая.

      Разгладилось лицо от нервной мимики.

      Закрывшись,