Дом, которого нет. Мара Винтер

короли (начало)

      – Я еду по делам, – сказала Вита

      с утра, закончив делать марафет, –

      в соседний город. Что-нибудь купить вам?

      Заказы принимаются. – Ей свет

      от мулен-ружа в личном будуаре

      черты очерчивал. Крестом – диагонали.

      – Купец ты, мама! Аленький цветочек,

      чудовищ в принцев поднимающих, найди, –

      сказала Лора ей за зеркалом (а, впрочем,

      Инесса тоже так стояла – позади).

      По двум бокам – две дочки одинаковых

      смотрелись, как разбитый лик одной её.

      – Шутница, тоже… Нет, ну что, серьёзно?

      – Ну ладно. Острый, лучше древний, нож.

      – Ещё чего! Нет, было мне не просто

      тебя отмазать от колонии. Растёшь

      и так, как амазонка, вся в оружии.

      Училась лучше б головы закруживать!

      – Тогда не надо ничего. – А ты, Инесса?

      – Сюрприз пусть будет. Выбери сама.

      – Вас поняла. Тебе б немного веса, –

      старшей заметила, – набрать. Худа весьма.

      Ни форм, ни плавности. Похожа на мальчишку.

      Резка, как дьявол, ты, и угловата слишком.

      – И так нормально, – младшая вступилась, –

      ей ни к чему закруживать мужчин.

      – Она у нас в отца вся уродились, –

      сказала мать, – ей только бы почин,

      вперёд толкать движение прогресса…

      Вот ты – в меня характером, Инесса. –

      Такие разговоры были нормой.

      Нет, Лоре мачехой отнюдь мать не была!

      О ней заботилась она, но дочке скромной

      давала предпочтенье. Ведь могла

      понять её стремления, мечтания.

      Со другой же ощущала расстояние.

      Уехала, сестёр свезя до школы

      по ходу дел, извечно многочисленных.

      Махнула, параллельно с телефоном

      общаясь. Сли́лось крепко её ухо с ним.

      Слили́сь, родившись, девочки друг с другом.

      Одна и парта, и общения их круг был

      (немногие к ним подходить решались,

      но те, кто подходил, ценились очень).

      В тот день не находило места малость

      (совсем) сердешко Лоры. Бред, короче:

      одиннадцатый класс висел угрозой,

      она ж смотрела на природы слёзы

      в окно. И чувство странное, как будто

      сейчас должна в другом быть окружении,

      ей концентрацию сбивало. Шло лишь утро,

      а ей казалось: опоздать успела, всё уже.

      Апрель дождём повис. Набухли тучи.

      Взойди вдруг солнце, вряд ли стало б лучше.

      Весь в чёрном, Ян стоял над рыхлой ямой.

      Гроб опускался медленно в неё.

      Вуалью личико прикрыв, с ним рядом – мама

      застыла эпитафией. «Вот, всё, –

      подумал сын, – и кончилось. Не сразу,

      но с твоей смерти счищу слой я грязный».

      Царь был на кладбище. За упокой крестился.

      Дурить свой мозг умел пристойно Ян,

      и вёл себя, как будто Гриб – убийца

      (на время верить в ложь несложно, я

      таким манером многие спектакли

      играла, каюсь, с некой целью; так-то).

      Свой