Великие битвы великой страны. Сергей Петрович Алексеев

у Гришатки.

      На следующий день с рассветом отряд Хлопуши покинул сельцо Иргизлу. Едет Гришатка, голове холодно. Прикрывает он темя рукой, сокрушается:

      – Эх, эх, и чего хвастал! Чего не сдержался. Царскую шапку испортил. Ну и девчонка!

      Дядя Митяй

      Гришаткину беду первым заметил дядя Митяй:

      – Э, чего там у тебя? Чего руку-то тянешь и тянешь?

      Подъехал Хлопуша. Всплеснул руками:

      – Дитятко, да где это ты?! Где же верх твой малиновый?

      Гришатка молчал, не признавался. Однако потом рассказал.

      – Ах она такая, разэтакая! – гудел великан. – Да как она посмела забижать государева человека? Ах, ах! Ну, мы ей покажем!

      – Да я сам виноват, – пытался защитить Галию Гришатка.

      Однако Хлопуша не слушал его.

      – То-то я смотрю: глаза у нее так и бегают, так и бегают. Да ты не горюй, Гришатка. Мы тебе на шапку новый поставим верх. Еще лучше будет. Желаешь – атласный. Желаешь – парчовый. Хочешь, садись верхом на коня, – неожиданно предложил Хлопуша.

      Поменялись они местами. Рад Гришатка до смерти. Вот научится ездить верхом – берегись, Галия!

      В отличие от Хлопуши, дядя Митяй оказался на редкость сварлив. То ему сено в санках плохо подмощено, то кони тихо бегут, то Гришатка все время вертится.

      – Неспокойный я очень, – сознавался дядя Митяй. – Душа у меня в раздражении. А почему? Жизнь извела, Гришатка.

      Дядя Митяй хотя ростом и мал и с виду хил, зато по рукам сразу видать – человек рабочий. Руки у него широкие, совками, цепкие. И аппетит хороший. На первой же остановке умял целую баранью ногу и не крякнул. Куда только лезет?

      – Наголодались мы на заводах, – смущаясь, объяснял дядя Митяй.

      На восьмой день к вечеру, проехав с начала пути без малого триста верст, путники приблизились к поселку Авзяну.

      – Тут он и будет, Петровский, рода Демидовых, наш, стало быть, завод, – сообщил дядя Митяй.

      За эти дни отряд Хлопуши вырос до ста пятидесяти человек. То в степи к нему примкнуло сорок человек конных башкир, то, откуда ни возьмись, появилась целая толпа безоружных крестьян, потом в лесу, уже почти у самого Авзяна, присоединилось человек пятьдесят углежогов.

      – Постой с людишками тут, – предложил дядя Митяй Хлопуше. – Заночуй. А я вмиг слетаю в Авзян, упредить надобно.

      Утром дядя Митяй вернулся.

      – Сполнено, – заявил он Хлопуше. – И пушки есть, и мортиры – целых три штуки, и ядра в большом количестве. И людишки работящие нас ждут. Вот так-то.

      – Благодарствую, – произнес Хлопуша.

      Вечноотданные

      Заводской люд встретил Хлопушу торжественно. И не только потому, что он был посланцем самого царя императора, но и потому, что сам Хлопуша произвел на всех огромное впечатление.

      – Ух, батюшка, да и ты-то порченый! – кричали люди, завидя безносое лицо Соколова. – Видать, и тебе не сладко пришлось в жизни.

      – Не сладко, не сладко, работнички, – отвечал Хлопуша. – Да что было – прошло, миновало. Нынче все круто в другую сторону. Царь Петр Федорович, долгие лета ему, нынче