Под Золотыми воротами. Татьяна Луковская

что мы идем? – снова ворчал Якун.

      – Он и так знает, что мы за спиной. И до Онузы весть быстрее долетит, нежели мы к Дону выйдем. Узнают вороножские, что не по их душу идем, бояться меньше будут, в спину не ударят.

      Любиму начинало надоедать постоянно все «разжевывать» Якушке. Владимирский воевода, не смотря на стенания сотника, не торопился, часто останавливался на привалы, пытался заговорить с местными, выведать настроения. А к чему торопиться? Вороножский лед почернел по краям, вздулся, словно там, в глубине дедушка водяной толкал его, пытаясь высвободиться из крепкого поруба. Если Ярополк был здесь два дня назад, отдохнул, лошадок подкормил, то он достигнет Онузы до схода льда. Местные покажут беглецу безопасную переправу. А вот они, владимирцы, доберутся аккурат к ледоходу, ждать придется у берега. Крики Якуна: «Поспешать надо, у переправы прищучим!» – Любима смешили. Поселения рассеяны среди лесов и оврагов, у каждого наверняка есть подземные ходы, без этого здесь нельзя. Если приступать силой и штурмовать каждый городец, достигнуть желаемого не удастся, только время и людей потеряешь. Ярополк просто будет бегать от одной заставы к другой. Единственный способ изловить в этом диком краю Ростиславича – это принудить вороножцев самим его выдать.

      Любиму вспомнилось, как совсем молоденьким юнцом он на купальской гулянке попытался зажать одну бойкую девицу. Девка вроде и не особо отбивалась, даже слегка погладила его по жестким волосам. Любим разомлел, а озорница сдернула с него подаренную матушкой серебряную гривну30 и со смехом кинула подруге, та следующей. Девки, потешаясь, гоняли парня по кругу. Вот вроде бы и сильнее он, а справиться с насмешницами не удавалось. Намаявшись и разозлившись, он громко крикнул той, у которой гривна как раз находилась в руках: «Чего хочешь за безделицу?» «Замуж за тя хочу», – сверкнув хитрыми очами, не стыдясь, бросила она. Сквозь тонкую рубаху в закатном солнце просвечивало созревшее упругое тело. Подружки захихикали. «Да я боярский сын», – горделиво подбоченился Любим. «Так и я не в лычаницы31 обута», – выставила ножку в сафьяновом сапожке красавица. После жаркой ночки, Любим повинился отцу, и тот заслал сватов ко двору боярина Путяты.

      Воевода зло сплюнул, он не любил вспоминать о жене. Теперь такой ускользающей гривной был князь Ярополк, а красными девками-озорницами – вороножские грады. Вот только предложить Любиму взамен беглеца нечего, он мог либо убедить, либо запугать. И пока владимирский воевода выбрал первое.

      Вызывая старейшину или старшого ратника заставы, он подолгу с ними беседовал, неспешно разъясняя, что Ярополк ворог не только для владимирцев, но и для рязанцев, потому как беды все от Ростиславичей, дескать, и князя вашего к порубу подвели, и набег из Суздальской земли могут накликать. Любим втолковывал и втолковывал, плавно подводя к мысли – беглеца надобно выдать, так спокойнее будет, вернее. Но местные: кто угрюмо помалкивал, кто ссылался, что то не их ума дело, мол, пусть бояре решают; некоторые

30

Гривна – и денежная единица и нашейное украшение.

31

Лычаницы – одно из названий лаптей.