Под Золотыми воротами. Татьяна Луковская

в одном из прясел крепостного сруба. Конечно, где-то с запада были и въездные ворота, возможно даже с надвратной церквушкой, но онузский «петух» повел гостей именно к калитке, и здесь стараясь ущемить чужаков – для вас, мол, и черного хода довольно.

      Посадские сбегались со всех сторон, разглядывая владимирцев: мужи все без брони и оружия, много баб и детишек. Онузсцы знали, пока батюшка Дон расплескался по заливным лугам, врагам их не достать, поэтому город был встревожен, но еще по мирному не собран.

      Горяй так же горделиво вышагивал впереди, указывая путь владимирцам, его десяток замыкал шествие, создавая иллюзию, что они уже ведут поверженных полонян.

      Город пересекала широкая улица, один богатый двор, сменялся другим, сытые собаки брехали вслед чужакам.

      – В достатке живут, – шепнул Могута, – сколько хорошей доски даром на заборы извели.

      – Так на пути с восхода сидят37, чего ж не жировать, – отозвался кто-то из воев.

      Площадь перед большой церковью бурлила народом, очевидно, с окрестных вервей сбежались и другие вороножцы узнать о намерениях незваных гостей. Любим следом за Горяем остановился у большой деревянной церкви, повернулся к распахнутым воротам и, скинув шапку, неспешно с достоинством перекрестился на надвратную икону Николая Чудотворца.

      Справа от паперти взгляд невольно выхватил стайку разряженных девиц. Разрумяненные красавицы, перешептываясь и хихикая, бросали на пригожего чужого воеводу любопытные взгляды. Для этих глупеньких «свиристелек» он был просто статным зеленоглазым красавцем, невдомек им, дурехам, что сейчас решается судьба города, и вот он, Любим, не дрогнув, может отдать приказ убивать их отцов и братьев.

      И лишь одна девица, бледная как полотно, напряженно вглядывалась в чужака, хмуря соболиные брови. В ее больших глазах-озерах застыл страх и какое-то непонятное пронзительное отчаяние. А дева была чудо хороша: приятная округлость лица, немного курносый носик, губы, цвет шиповника, зовущие сорвать поцелуй, богатая светло-русая коса, небрежно перекинутая через плечо, в золотистых прядях озорничали солнечные искорки. На миг, всего на мгновение, глаза встретились, Любим не удержался и, улыбнувшись, едва-заметно подмигнул насупленной ладушке. Но та побледнела еще больше и отступила за спины подруг. «Эх, такую бы на сеновал, да охаживать понежнее, чтоб разомлела». Мысль потекла куда-то не туда…

      – Не отставай, – раздался над ухом злой окрик Горяя.

      «Не время о девках думать, не время!» Любим, ускоряя шаг, продолжил путь к терему посадника. Ох, не хотелось молодому воеводе быть врагом для этих горделивых и одновременно простодушных людей, и без того живущих у степняков под боком. «Надо решить дело миром. Каков он, их посадник Тимофей?» Своего боярского брата Военежич повидал немало, многие из них имели руки, охочие до серебра. Ежели и посадник здешний таков, так даже и лучше. Князь Всеволод тайком выдал из казны на посулы, Любим был готов и на подкуп.

      К онузскому

37

По границе Вороножских лесов проходил караванный торговый путь со странами Востока, об этом свидетельствуют записки арабских путешественников и археологические находки дирхемов (арабских монет) и костей верблюдов.