Ильза Янда, лет – четырнадцать. Кристине Нёстлингер

была вместе с Амрай в баре, – и потом она еще сказала: – А теперь я хочу спать. Спокойной ночи.

      Я лежала в постели. Было темно-темно. Я прислушивалась к дыханию Ильзы. Нет, она не спала. Она дышала неравномерно.

      – А что делают в баре? – спросила я. – А разве туда пускают двух девушек? Одних?

      Кровать Ильзы заскрипела. Она, наверно, отвернулась к стене.

      На следующий день было воскресенье. Я проснулась, потому что Оливер сидел у меня на кровати и тянул к себе подушку.

      – Вставай, вставай, вставай, – повторял он.

      – Сколько времени? – спросила я.

      – «Бей – кто сильней!» уже прошла!

      Он хотел сказать, что уже больше десяти, потому что эта воскресная передача кончается по радио в десять. Оливер еще не понимает по часам.

      Я села на кровати. Утром я всегда никак не могу проснуться. Сначала я даже не помнила, что было этой ночью. И не думала о том, что сегодня воскресенье. Я глядела в окно и видела, что светит солнце, а рыжая толстуха в доме напротив раскладывает на подоконнике одеяла и подушки. Она всегда это делает по воскресеньям. Я поглядела на Ильзину кровать. Ильза еще спала. Ее ноги выглядывали из-под одеяла. На них был педикюр с желтым, как желток, лаком.

      Обычно мама будит нас в воскресенье в половине девятого. Чтобы мы не слишком поздно выбрались на воскресную прогулку.

      – Сегодня прогулки не будет? – шепотом спросила я Оливера.

      Оливер покачал головой.

      – Все еще спят, что ли?

      Оливер опять покачал головой.

      – Почему не будет прогулки?

      Оливер пожал плечами.

      – Не знаю. Папа куда-то уехал на машине, совсем рано. Еще темно было.

      – А мама?

      – Мама очень сердитая.

      – Почему? На кого?

      Оливер опять пожал плечами.

      – Вообще, – сказал он.

      Я встала и пошла с Оливером на кухню.

      На кухне сидела мама. Она сидела за кухонным столом и читала старый номер «Бригитты».

      – Можно мне позавтракать?

      – Приготовь завтрак сама, – сказала мама, обращаясь к «Бригитте».

      Отказ от приготовления завтрака означает у мамы высшую степень раздражения. Раз уж мама не готовит завтрак, значит, она на пределе.

      Я достала кастрюлю из шкафа.

      – Не хлопай так дверцей! – вскинулась мама.

      Я вынула пакет из холодильника и налила молоко в кастрюлю. Две капли попали на стол.

      Мама подняла глаза от «Бригитты».

      – Почему ты всегда все проливаешь?

      Я взяла полотенце и вытерла стол.

      – Ты что, с ума сошла? Это же посудное полотенце!

      – Ты будешь какао? – спросила я Оливера.

      – Я завтракал, – сказал Оливер. – Мама уже готовила мне завтрак. Мне и Татьяне.

      – А как ты считаешь! Они еще слишком малы, чтобы готовить себе завтрак! – резко сказала мама, обращаясь ко мне.

      Но ведь я ничего и не говорила. Потом мама встала, захлопнула «Бригитту» и намазала мне два бутерброда с маслом и мармеладом. Так много масла, просто есть противно.