Цепкие оковы силы. Розалинда Шторм

глубоко вздохнула и начала рассказ.

      – Мы с Машкой поссорились, не спорю, и я даже двинула ей слегонца, чтобы рот закрыла.

      Я понимающе поднял бровь.

      – Ну, ладно, два раза двинула и толкнула.

      Я многозначительно молчал.

      – Да нет же, ты не понимаешь! – вскочила со стула Дарья. – Она с девками опять подкараулила Польку. Пока меня не было, они издевались, ржали над ней, юбку вымарали в какой-то дряни вонючей. Это нельзя было оставить безнаказанным!

      Ясно, Полина – первая жертва школьных террористов и лучшая подруга Даши. Дочь просто не могла пройти мимо.

      – Но, пап, я не избивала ее до полусмерти! Ты же знаешь! Просто не могла. Тренер говорит, нельзя обижать слабых. А Машка, пусть и овца первостепенная, но слабая, как курица. Я ее по мордасам легонько шлепнула, толкнула чуть-чуть, даже не напрягалась. Она, ясное дело, рухнула на землю, колготки порвала, может, чуток оцарапалась. Заревела, как дура, и домой убежала. И все!

      Дочь всхлипнула и снова села на стул.

      – Пап, ты бы видел фотки, что принесли полицейские… Ужасно!

      – Кто может подтвердить?

      – Пап, ты сказал, веришь?!

      – Верю, – я провел ладонью по ее спутанным волосам. – Но нужно, чтобы поверили и другие. Понимаешь?

      – Угу.

      – Так, кто?

      – Не знаю. Ну, Полька, конечно, а другие… Я с ними не особо вожусь.

      – Ясно.

      – Пап, – Дарья накрыла мою ладонь своей. – Все плохо? Да?

      – Нехорошо, дочь, скрывать не буду. Но насколько, это еще предстоит узнать. Ты готова?

      Дашка на миг зажмурилась, а потом решительно сказала:

      – Готова.

      В коридоре было многолюдно. Директор отбивался от репортеров (и где только прятались), которые моментально набросились на нас, стоило выйти из кабинета. Окружили и с профессиональной бесцеремонностью принялись забрасывать вопросами. Впрочем, долго терпеть их внимание не пришлось. Мириченко открыл дверь в кабинет завуча и буквально втолкнул нас внутрь.

      Внутри помимо завуча, обнаружились школьный психолог, двое незнакомых мне мужчин представительного вида, как потом выяснилось отчим потерпевшей и его адвокат, и Кохоренко – инспектор по делам несовершеннолетних из другого отдела. С последним я поздоровался за руку.

      И началась свистопляска.

      Мучить дочь дольше положенного я не дал несмотря на гнев господина Реутова. Тот жаждал прямо из школы отправить ее за решетку. Вот еще, прям бегу и падаю. А когда возмущенный товарищ, потрясая кулаками и брызжа слюней, удалился, я подошел к Кохоренко. Дочери велел остаться пока в кабинете.

      – Да, попал ты, Волков, – покачал головой инспектор. – Если бы моя такое учудила, собственноручно прибил бы.

      Я хмуро кивнул.

      – Слушай, Вова, мне тут все говорят о страшных фотках. Покажешь?

      – Покажу, чего уж тут.

      Он покопался в папке и вынул нужное.

      Да уж, над девочкой кто-то основательно поработал. Ни единого живого места, один сплошной синяк. Что странно. Судя