Полоса отчуждения. Евгений Кулькин

была скучной, как день, который то и дело вытрушивал из туч дождинки.

      Ни ливня или еще там какого-то потопного явления, предсказанных синоптиками, не наблюдалось.

      Тучи, можно сказать, сорили дождем, и не более этого.

      Так вот, в книге говорилось об американских писателях.

      Остановился на Марке Твене.

      Что-то из его творений он читал.

      Вот только упомнить никак не может, что именно.

      Хотя «Тома Сойера», кажется, написал он.

      Но о чем там повествуется, как обухом отшибло.

      Зато какие рулады наворочены о том, как Марк велик.

      – Ну что же, – сказал Максим, закрывая книгу об американских писателях. – Читателем тоже надо родиться.

      Эта фраза понравилась.

      И он стал к ней присовокуплять другие.

      – Ученье – свет, а неученье – тьма.

      Сказано верно, но уж больно на обязаловку тянет, как ленинский причит «Учиться, учиться и учиться…».

      Тут с ума сойти можно!

      Да они, наверно, все чокнутые, эти ученые.

      Так их и тянет перещеголять друг друга.

      В умности, конечно.

      А книгу об американских писателях Максим подхватил у изголовья жены.

      Вера даже делала в ней какие-то закладки.

      Сложная жизнь у нее.

      Она даже как-то сказала своей той подруге, которую он возил:

      – Душа у меня – это кокон страданий. Но все равно требует впечатлений.

      – Новых? – уточнила подруга.

      – Всяких.

      Она чуть подумала и призналась:

      – Хотя тут я бессовестно лукавлю.

      Максим действительно не знал имени Подруги Жены.

      Потому как та звала ее как-то больно примитивно – Она.

      Так и говорила: «Она звонила. Завтра обещала приехать».

      Про себя Максим в этом слове поменял ударение и стал звать ее Она.

      И именно с О́ной у Веры беседа, хоть и с заковырками, но шла все же гладко.

      Например, Она спросит:

      – Ну, не расширилась у тебя география мученичества?

      И Максим уже стал понимать, что О́на поинтересовалась: не ездила ли Вера куда по своим делам?

      А тем временем вереница событий увлекла Максима в зону более свободного общения, чем собственная семья.

      Стал он захаживать в забегаловку, что открылась неподалеку от их дома.

      И совершенно там не пил, тем более не куролесил: слушал, вернее, прислушивался ко всему, о чем вели речь, и присматривался к тому, что было в новинку.

      Один, например, старик через пипетку поил пивом канарейку, которую – в клетке – постоянно носил с собой.

      И всем говорил:

      – Это моя единственная движимость.

      Общий доступ позволял заглядывать сюда и бабам.

      – Тут свободная зона общения, – кивнул как-то на двух особ один усач с разбойно-громобойным голосом.

      И именно о нем одна из тех, на кого он уповал, сказала:

      – В церкве я его раньше слышала. На крылосе. Ну, скажу тебе, бас!

      Среди завсегдателей питейки Максиму бросился в глаза