Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин

что не могли закрепиться хоть на чем-нибудь, чтобы мысль обрела сперва четкость, а потом и твердость.

      Лев Давыдович явно был не готов к диалогу.

      Хотя и на полную катушку включал свой демагогический лексикон.

      – Социализм в одной стране невозможен по определению.

      – По какому? – недоумевал Сталин.

      Вместо ответа Троцкий кидался цитировать то Маркса, то Ленина, то самого себя.

      Зиновьев никаких доводов не приводил.

      Он просто слушал, что ему говорил Сталин. Какое-то время даже делал вид, что с чем-то согласен.

      Потом произносил надменное:

      – Ваши аргументы слабее, чем я думал.

      Каменев намекал на отношения, которые когда-то перешагивали сферу, похожую на дружбу.

      Но упирался, как Сталин однажды сказал, лбом в ворота, которые сам же перед собой возводил.

      Аббревиатурно троица Троцкий – Зиновьев – Каменев звучала ТЗК и составляла ядро оппозиции.

      Была еще относительная мелочь – это Радек, Серебряков, Пятаков, Антонов-Овсиенко, Муралов, Шляпников, ну и другие, больше изображающие единомышленников, чем являющимися таковыми.

      Всякий раз, беседуя с ними в отдельности и, словно по-шакальи оскуливая тщету, Сталин, воспроизведя в памяти их прошлое, не мог найти и грана того, что намекало бы на непримиримость в будущем.

      Взять того же Радека, по-прошлому Обельсона Кару Бернгардовича.

      Ну, казалось, нормальный еврей.

      Деятель международного социал-демократического движения.

      Звучит?

      Даже очень.

      Исколесил – опять же в интересах будущей революции в России – чуть ли не всю Европу.

      И вот уперся лбом в те же ворота, которые пометили своей разноцветной мочой Троцкий, Зиновьев и Каменев.

      У первого она была кровавой, ибо организм до конца так и не переварил рассказачивания.

      У второго – желтой.

      Как все, что приготовилось к тлению.

      А у третьего – бесцветной.

      Но со зловещим запахом.

      И вот Радек вдыхал их испражнения.

      Кто там дальше по списку обреченных?

      Антонов-Овсиенко.

      Когда-то звался «Штык», за прямолинейность в действиях.

      Прославился тем, что во время Октябрьского переворота руководил захватом Зимнего дворца.

      По биографии – более чем приличник.

      Зачем он уперся в те самые «Пестрые ворота», ни в вольных беседах, ни в принужденных, коими являются допросы, он так и не смог определить себя.

      Вот такой он!

      С одной стороны – Антонов.

      С другой – Овсиенко.

      А – с третьей – фальшивая пуля в обойме ТЗК.

      А ведь мог бы…

      Сталину было невмоготу видеть тех, кто предает все то, ради чего умирали беззаветные рыцари революции, даже не помышлявшие, что когда-то те, на кого они уповали, из единомышленников превратятся в разномысльцев, а потом и в откровенных врагов.

      Не подозревали те, в ком кипела идея всемирного братства, что существует некий для всех одинаково опасный господин, имя которому Эгос.

      Он не имеет национальности.

      Не подвержен никакому вероисповеданию.

      И