Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин

Петрова.

      – Ну оставь хоть кого-нибудь на потом, – остановил его Фрикиш. – А то послезавтра делать будет нечего.

      – Нет! – не согласился Вагин. – Тут еще ковырять да ковырять. Ни одно дело до ума не доведено. А я все в аккурате привык содержать.

      У Фрикиша горели ладони.

      У него всегда случалось так, когда удача, по выражению Керима, «клевала» в зад через затылок.

      Насвистывая, он вышел из отделения ГПУ, и тут ему дорогу заступила чья-то тень.

      Поднял глаза – Лидуха.

      Уже с животом, выклюнувшемся из общей полноты.

      – Ну ты когда оженишься? – она облизала сухие губы. – А то людям в глаза стыдно глядеть.

      Вмиг его ладони взмокрели.

      – Вот в Красноярск съезжу, – сказал он.

      – А давеча говорил, что в Ангарск подашься, – произнесла она. – А сам тут проагинался.

      Она полезла за пазуху и достала какой-то сверток.

      – Что это? – спросил он.

      – А это воспоминания о Сталине мне натащили.

      – Во-первых, о товарище Сталине, – поназидал он. – А потом – почему тебе?

      – Ну, я ведь вроде бы супружница.

      «О, где та оглобля, которая должна была врезать по голове?» – про себя вопросительно воскликнул он.

      Он не хотел идти с ней по улице, потому сказал:

      – Ну давай, иди. Из Красноярска приеду – и вопросов нет.

      – А ежели я к этому времени рожу?

      – Ну и что?

      – Фамилию-то какую ему в усыновление поставить?

      – Ну, свою… – и он поправился: – На время.

      И пошел, как говорит тот же Керим, «мотать жвачку».

      – Так все делают. Чтобы подержать людей, так сказать, в интересе.

      Лидуха – носком туфли – рисовала на песке какие-то вензеля.

      – Однако предупреждаю, – сказала она. – Бросишь меня, под землей найду. И тогда задница твоя еще пупырчастей станет.

      И пошла.

      Вислозадая.

      Ширококостная.

      С косой ниже пояса.

      В ПД, то есть в постоялом дворе, он зарыл все те рукописные воспоминания о Сталине, пожалев, а может, и испугавшись их сжечь.

      А после его отъезда – через день или два – их нашли и стали трепать собаки.

      Так они оказались на столе у Вагина.

      Но ничего этого не знал Фрикиш, поскольку серьезным образом занимался восточным боевым искусством.

      Он и тут решил китайское ушу соединить с японским кэмио и создать что-то свое, назвав, скажем, «Фри-ши».

      Один японец, который ему стал преподавать ушу, сказал:

      – В этом виде боевого искусства заложена неподдельная тайна.

      – Какая же? – поинтересовался Фрикиш.

      – Это не форма приобщения к древней традиции китайцев, – сказал он, – а визитная карточка к содержанию. Ведь каждое движение в ушу – это некий знак, который воспринимается Высшим Разумом как вопрос. И – уже через мозг – возвращается ответ.

      И вот после занятий Фрикиш начинал выдумывать свои жесты, которые в дальнейшем войдут в арсенал «Фри-ши».

      А сейчас он действительно прямым ходом направлялся в Красноярск, чтобы оттуда