Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин

и что именно?

      – Если бы у любви не было границ, – сказал он, – она была бы Царицей Хаоса.

      – Хм! – хмыкнула учительница. – Более чем любопытно. А еще чего-нибудь можете выдать?

      – А вы мне подкиньте какую-нибудь тему, – попросил Фрикиш.

      – Ну что-нибудь… – начала она.

      – О воле, может… – перебил ее муж.

      – Пожалуйста!

      Фрикиш чуть приморщил лоб, хотя отлично знал что говорить.

      – Воля – это то, что в избытке у тех, кто что-то достиг, и в дефиците у тех, кто им завидовал.

      Она захлопала в ладоши.

      – Повторите медленнее, – попросила она, – я за вами запишу.

      Когда же речь зашла о врагах, то он выдал:

      – Враг – это несостоявшийся друг.

      И опять это ее повергло в восторг.

      А он все думал о Магде, ибо именно из ее тетради выдавал все эти изречения. Может, она тоже вот так – между дрессировкой львов и выступлением с ними на арене, – охотилась за умными высказываниями.

      Они расстались через два станка.

      – Ну давайте под конец познакомимся, – протянула она ему руку и представилась: – Фрикиш Элеонора Львовна. Можно просто Эля. А он, – указала она на мужа, – Слук Григорий Демьянович.

      Она смотрелась как кошечка с рождественской картинки.

      Он хотел сказать «Херов», но остановился на другом:

      – Оглобля.

      Смеха не последовало.

      11

      Москва встретила его невиданным, как многие утверждали, бураном.

      Причем если учесть, он был бесснежным, то по глазам бил не только песок, но чуть ли не с голубиные яйца камни.

      Поэтому в некоторых окнах, вместо стекол красовались фанерные листы.

      Первое преимущество, которое порадовало Фрикиша, было более чем очевидным: он жил прямо напротив вокзала, куда пришел поезд.

      И окна его квартиры оказались в затишье.

      Так что урона какого-либо он не поимел.

      Соседка долго смотрела на него пустыми глазами, словно сверяя вчерашний сон с остатками памяти, которые держали в себе что-то реальное.

      – Ты Вадька, что ли? – спросила.

      И он не стал разочаровывать, что нет.

      – В твоей комнате, – продолжила она, – милиция говорила, ктой-то повесился.

      И тут он удивляться не стал, ибо висельник в его комнате был задолго до того, как он туда вселился.

      И поскольку в Москве для предрассудков, как правило, жилплощадь не предусмотрена, то призрак самоубийцы к нему так ни разу и не являлся.

      – И писем тут тебе целый ворох понанесли, – сказала соседка.

      Но ворох этот состоял из двух конвертов с одним обратным адресом.

      И оба он их послал себе сам, чтоб – на всякий случай – проверить заняли его квартиру или нет.

      Если бы письма вернулись с пометкой «адресат не проживает», значит, было бы все ясно.

      Пыль жирным слоем восседала даже там, где, казалось бы, ее не должно быть: на потолке и стенах.

      Но телефон жил.

      И, главное, не был в пыли.

      Фрикиш присмотрелся к ковровой дорожке, что вела к тумбочке, на которой стоял телефон.

      Дорожка