О любви (сборник). Надежда Тэффи

шли они вместе из гимназии, видят – едет на извозчике какой-то маленький мальчик с нянькой и кланяется Кате.

      – Это кто?

      – Шура Золотивцев.

      – Как? Тот самый, который из-за тебя в воду бросился?

      – Ну да. Что же тут удивительного?

      – Да ведь он же совсем маленький! – А Катя рассердилась.

      – И вовсе он не маленький. Это он на извозчике такой маленький кажется. Ему уже двенадцать лет, а старшему его брату – семнадцать. Вот тебе и маленький.

      Лиза смутно чувствовала, что это – не аргумент, что старшему брату может быть и восемнадцать лет, а самому Шуре все-таки только двенадцать, а на вид восемь. Но высказать это она как-то не сумела, а только надулась, а на другой день, во время большой перемены, гуляла по коридору с Женей Андреевой.

      Лиза снова повернулась к зеркалу, потянула косичку, заложила голубой бантик за ухо и стала приплясывать.

      Послышались шаги.

      Лиза остановилась и покраснела так сильно, что даже в ушах у нее зазвенело.

      Вошел сутулый студент Егоров, товарищ брата.

      – Здравствуйте! Что? Кокетничаете?

      Он был вялый, серый, с тусклыми глазами и сальными, прядистыми волосами.

      Лиза вся замерла от стыда и тихо пролепетала:

      – Нет… я… завязала ленточку…

      Он чуть-чуть улыбнулся.

      – Что ж, это очень хорошо, это очень красиво.

      Он приостановился, хотел сказать еще что-нибудь, успокоить ее, чтобы она не обижалась и не смущалась, да как-то не придумал, что, и только повторил:

      – Это очень, очень красиво!

      Потом повернулся и пошел в комнату брата, горбясь и кренделяя длинными, развихленными ногами.

      Лиза закрыла лицо руками и тихо, счастливо засмеялась.

      – Красиво!.. Он сказал – красиво!.. Я красивая! Я красивая! И он это сказал! Значит, он любит меня!

      Она выбежала на балкон гордая, задыхающаяся от своего огромного счастья, и шептала весеннему солнцу:

      – Я люблю его! Люблю студента Егорова, безумно люблю! Я завтра все расскажу Кате! Все! Все! Все!

      И жалко и весело дрожал за ее плечами крысиный хвостик с голубой тряпочкой.

      Счастливая

      А. А. Ц.

      Да, один раз я была счастлива.

      Я давно определила, что такое счастье, очень давно, – в шесть лет. А когда оно пришло ко мне, я его не сразу узнала. Но вспомнила, какое оно должно быть, и тогда поняла, что я счастлива.

* * *

      Я помню:

      Мне шесть лет. Моей сестре – четыре.

      Мы долго бегали после обеда вдоль длинного зала, догоняли друг друга, визжали и падали. Теперь мы устали и притихли.

      Стоим рядом, смотрим в окно на мутно-весеннюю сумеречную улицу.

      Сумерки весенние всегда тревожны и всегда печальны.

      И мы молчим. Слушаем, как дрожат хрусталики канделябров от проезжающих по улице телег.

      Если бы мы были большие, мы бы думали о людской злобе, об обидах, о нашей любви, которую оскорбили, и о той любви, которую мы оскорбили сами, и о счастье, которого нет.

      Но мы – дети, и мы ничего не знаем. Мы только молчим. Нам жутко обернуться.