Московское гостеприимство. Аркадий Аверченко

стоял обвязанный тряпками извозчик номер 24345 и давал показания.

      Тут же в камере находились официанты, буфетчик, городовые и ночной сторож.

      Сначала Колесников не узнал почерневшего забинтованного извозчика. Он спросил его:

      – С чего же вы это так разгулялись?

      – Дык с тех же пятнадцати… Что ваша милость намедни пожертвовала за кожаный портмонет. Не признали?

      Мировой судья Колесников был умный человек. Он вспомнил свою поездку, потерю бумажника, честность номера 24345…

      И подумал: «Если бы я не поехал в шантан, то не потерял бы бумажника, он бы его не нашел, я не наградил бы его пятнадцатью рублями, он не напился бы на них и не устроил бы безобразного побоища…»

      Судья упустил только одно звено из этой цепи: если бы он не заговорил с женщиной о бургундском – извозчик номер 24345 никогда больше не встретился бы с судьей на широкой дороге жизни…

      Судья потер затылок, обвел глазами свидетелей, истца – буфетчика и, улыбнувшись в усы, сказал:

      – Гражданский иск в сумме сорока рублей 20 копеек будет удовлетворен. Не беспокойтесь. И вы, извозчик, не беспокойтесь. Гм… А дело о нарушении тишины за… гм… недоказанностью – прекратить!

* * *

      А Судьба оскалила зубы, сделала гримасу и, заметив входившего в камеру письмоводителя из участка, оставила извозчика в покое и увязалась за ним.

      В тот же день письмоводитель взял взятку так неудачно, что его уволили.

      Ниночка

      I

      Начальник службы тяги, старик Мишкин, пригласил в кабинет ремингтонистку Ниночку Ряднову и, протянувши ей два черновика, попросил ее переписать их начисто.

      Когда Мишкин передавал эти бумаги, то внимательно посмотрел на Ниночку и, благодаря солнечному свету, впервые разглядел ее как следует.

      Перед ним стояла полненькая, с высокой грудью девушка среднего роста. Красивое белое лицо ее было спокойно, и только в глазах время от времени пробегали искорки голубого света.

      Мишкин подошел к ней ближе и сказал:

      – Так вы, это самое… перепишите бумаги. Я вас не затрудняю?

      – Почему же? – удивилась Ниночка. – Я за это жалованье получаю.

      – Так, так… жалованье. Это верно, что жалованье. У вас грудь не болит от машинки? Было бы печально, если бы такая красивая грудь да вдруг бы болела…

      – Грудь не болит.

      – Я очень рад. Вам не холодно?

      – Отчего же мне может быть холодно?

      – Кофточка у вас такая тоненькая, прозрачная… Ишь, вон у вас руки просвечивают. Красивые руки. У вас есть мускулы на руках?

      – Оставьте мои руки в покое!

      – Милая… Одну минутку… Постойте… Зачем вырываться? Я, это самое… рукав, который просвечив…

      – Пустите руку! Как вы смеете! Мне больно! Негодяй!

      Ниночка Ряднова вырвалась из жилистых дрожащих рук старого Мишкина и выбежала в общую комнату, где занимались другие служащие службы тяги.

      Волосы у нее сбились в сторону и левая рука, выше локтя, немилосердно ныла.

      – Мерзавец, – прошептала Ниночка. – Я тебе этого так не прощу.

      Она