Шолох. Тень разрастается. Антонина Крейн

внимательнее, чем обычно ждешь от портретов.

      Кадия пожевала губами. Потом дернула плечом:

      – Мне надо всё это переварить. Поехали.

      – Поехали, – согласилась я и едва слышно перевела дыхание.

      Если честно, я боялась, что новость про Анте-Теннета заставит ее развалить этот грешный туннель на тысячу отдельных камешков.

      Это было бы грустно: больно красивое место. Вернее, красивое до боли: той сладкой и зыбкой боли, что всегда отличает настоящее искусство.

      ***

      Начался район Пятиречья, впереди замаячила роща ошши. Кадия спешилась, потрепала Суслика по морде и привязала кобылку к коренастому дубу на тройной булинь. Булинь – это самый крепкий узел в мире, чтобы вы понимали, – так что Кадия как следует предостереглась.

      Ибо идти с Сусликом сквозь владения крустов – себе дороже. Лешие начнут приставать, Суслик их мигом сожрет, аппетитно похрустывая, как сухариками, а нам потом выкатят штраф на кругленькую сумму. Или, если у крустов хороший защитник в департаменте Шептунов, то и вовсе к исправительным работам приставят.

      Я тоже спрыгнула и с опаской пощупала свой нос.

      – Не трогай! – взвыла Кад.

      Мой временный конспиративный нос был предметом ее гордости. И моей паники. Кадия вылепила мне его с помощью какой-то хитрой прозрачной жижи, которая хранилась у нее в дальнем углу комода в стеклянной банке с надписью «Хэллоуин». Видимо, это была гримировальная масса для осеннего маскарада.

      Свежеприобретенный орган дыхания получился воистину монументальным. Даже Дахху, известный носатик, не мог похвастаться таким агрегатом. Нос выступал далеко вперед за пределы лица, а под конец задорно загибался вверх, как у потомственной феи из Зубастых равнин. Я беспокоилась, что во время ходьбы он будет слегка подскакивать. Обошлось; но, куда бы я ни смотрела, нос всегда попадал в поле моего зрения. Ужас!

      Зато, снабдив меня носом, Кадия сочла работу по преображению законченной. Только еще на голову нацепила мне огроменную широкополую шляпу, украшенную цветами, муляжами фруктов и листами папоротника. Тоже, видимо, маскарадную. Тяжелую, с нарушенной балансировкой – приходилось передвигаться осторожно, как канатаходец.

      – Если кто-то сможет разглядеть за ЭТИМ еще хоть что-то на твоем лице – расцелую, как лидера по наблюдательности, – пообещала подруга, приложив руку к сердцу.

      Я отнюдь не была в восторге от таких комплиментов. Но приходилось терпеть. «Безопасность превыше всего».

      ***

      Дежурная медсестра подвела нас к палате Дахху. Дверь с надписью: «Тишина!» располагалась в конце коридора на втором этаже южного флигеля, то есть максимально далеко от центральных операционных. Это был старый, плохо отремонтированный блок Лазарета, и его белый цвет уже выцвел, серея на фоне молодых коллег.

      – Почему вы поместили его сюда? Он же тяжело болен! Ему надо быть под круглосуточным присмотром! – ругалась я, бросая на медсестру целую серию негодующих взглядов.

      Носяра, кажется, породил во мне непривычную жажду скандалов.

      – Это