Слово в российском телеэфире. Очерки новейшего словоупотребления. А. Д. Васильев

ребенка для трансплантации органов за 70000 долларов» [Вести. РТР. 26.10.00]. «Закончился судебный процесс по делу студента, заказавшего [приятелю] убийство своих родителей» [Новости. ТВК. 25.04.01].

      При анализе возможных причин эффективности воздействия средств массовой информации необходимо учитывать некоторые ментальные особенности большинства российской аудитории. Хотя этнокультурные стереотипы мышления и поведения сегодня обсуждаются и истолковываются (причем зачастую не специалистами) в многочисленных публикациях, но результаты таких наблюдений во многих случаях оказываются будто бы прогнозируемыми заранее, причем русский менталитет обнаруживает заметные «порочные» отклонения от некоей «общечеловеческой» нормы (кстати, до сих пор, кажется, еще никто внятно не объяснил семантику и не доказал непреложность мелиоративности прилагательного «общечеловеческий», равно как и то, почему и в чьих интересах абсолютно все должны отречься от национальной самобытности и собственных приоритетов, чтобы раствориться в общечеловеческой массе[16]).

      «Ментальность – это миросозерцание в категориях и формах родного языка, соединяющее интеллектуальные, духовные и волевые качества национального характера в типичных его проявлениях» [6. С. 14]; основной же единицей ментальности выступает концепт данной культуры, содержательные формы воплощения которого заключены в границах словесного знака и который может быть представлен в виде имени, выражающего обобщенный признак [6. С. 15–16].

      Одними из наиболее интересных в контексте нашего исследования следует считать вербальные модификации концепта «вера» в русском языке. Основываясь на данных ряда исторических и толковых словарей, можно сказать, что слово-концепт вера на протяжении длительного времени (с начала письменной эпохи, по крайней мере) является центром концептуального поля, смысловые связи между элементами которого функционируют посредством некоего «механизма», где «вера» фигурирует как нечто субстанциональное: как известно с древнерусской эпохи, ее можно принимать, иметь, утратить. Механизм реализации концепта константен, вне зависимости от того, идет ли речь о собственно религиозном веровании или о доверии к человеку, социальному или политическому институту и т. д.: доверить что-либо – значит передать другому (другим) нечто, являющееся исключительной личной прерогативой, естественной способностью – и правом личности, – и при этом не сомневаться в правильности этого действия, в конечном счете безусловно благотворного для доверившегося), верящего, верующего: разные фрагменты поля концепта демонстрируются и эксплицируются также в типичных словосочетаниях взять (принять) на веру, потерять веру, оказать доверие, пользоваться доверием, встретить недоверие и т. п.

      Лексикографические данные показывают также, например, расширение семантики вѣрити – и сужение семантики вѣровата (с концентрацией последней в конфессиональной сфере) в XV–XVII вв.; все большую религиозную

16

Небезынтересно, что это прилагательное, чуть ли не сверхчастотное в текстах российских СМИ, фигурирует в названии брошюры середины XIX в.: «Общечеловеческая истина, прорвавшаяся наконец в сей адски мятущийся мир через все в нем сатанинские инквизиции, или религия по разуму, разрушающая все 666 адски-суеверные христианства и сатанинское иудейство» [Буткевич Т.Н. Обзор русских сект и их толков. – Харьков, 1910. С. 527); там же говорится, что автор критикуемой брошюры, Ильин, – основоположник иеговистов, который хотел «соединить все христианские веры и секты в единство веры», но «где же такое общечеловеческое вероучение?» (С. 554). Заметим так-же, что в СССР деятельность иеговистов была запрещена.