Приступить к ликвидации. Эдуард Хруцкий

учатся.

      И сегодня, на стрельбище, Климов вспомнил этот спор. Стрелять его ученики стали значительно лучше.

      Служба, домашние заботы постепенно вытесняли из памяти тот вечер на Патриарших прудах. Вернее, не вытесняли, а сгладили остроту.

      Но, вспоминая тот вечер, он вспоминал и многолетнюю дружбу с Виктором Копытиным. Его необузданную фантазию, болезненную страсть к преувеличению.

      Видимо, спьяну завел он тогда разговор о грабежах и налетах. Он же был офицером. Выросший в семье, где вопросы чести считались главными, Климов, как всякий добрый и порядочный человек, пытался наделить своими убеждениями всех остальных. Дух мужества и подлинного рыцарства витал в их доме. Будучи человеком в принципе восторженным и поэтому, естественно, наивным, Алексей свято считал, что офицерские погоны – уже признак человеческой порядочности.

      На войне он столкнулся с совершенно другим. И боль разочарования он воспринимал подчас с подлинным отчаянием. Чистый в делах и помыслах, он мысленно наделил своими убеждениями и Копытина, тем более что годы и война стерли из памяти не совсем порядочные поступки его однокашника.

      Но каждый новый день, а отсчет им он вел со дня поступления на службу, все же заставлял его думать о встрече с Копытиным и мучительно казнить себя за то, что он не рассказал об этом разговоре Манцеву. И, возвращаясь домой со службы, он отгонял от себя мрачные мысли, искренне надеясь, что все обойдется. Он легко взбежал на третий этаж своего дома, повернул ручку звонка.

      Голос сестры за дверью, такой родной и нежный.

      Лицо сестры заплакано, глаза припухли.

      – Ты что, Леночка?

      – Алешенька, милый, горе-то какое, – всхлипнула сестра. – Басова Бориса Аверьяновича бандиты убили, а над Катенькой надругались.

      Климов так и застыл. Стоял в прихожей, держа в руке фуражку со звездой.

      – Когда? – только и смог выдавить он.

      – Вчера, Лешенька.

      – Подожди, Лена.

      Не раздеваясь, прошел Климов в свою комнату. Сел к столу и начал писать.

      – Ужинать будешь? – приоткрыла дверь Елена.

      – Потом.

      Он закончил писать, вложил письмо в конверт.

      – Я ухожу, Лена. Если не вернусь к утру, отнеси это письмо на Малую Лубянку, в МЧК.

      Разорвал кольцо сестриных рук и вышел, хлопнув дверью.

      Климов выпрыгнул из трамвая у Никитских ворот. Прошел мимо здания сгоревшей аптеки, мимо побитых пулями домов, свернул на Малую Никитскую.

      – Куда? – Часовой преградил Лене дорогу винтовкой.

      – У меня срочное письмо.

      – Кому?

      Лена достала конверт. Часовой вслух прочел:

      – «Манцеву В. Н.». Постой здесь, барышня.

      В кабинете Манцева собрались все работники группы по борьбе с бандитизмом.

      – …Итак, – продолжал Манцев, – вооруженное ограбление артельщика Александровской железной дороги – 150 тысяч рублей, вооруженное ограбление магазина случайных золотых изделий – зверски замучены