Приступить к ликвидации. Эдуард Хруцкий

клеветал и о «черных мстителях» рассказывал.

      Толпа зашумела, закачалась и вытолкнула к помосту человека лет сорока в очках с металлической оправой на птичьем носу.

      – Эсер? – Манцев спрыгнул с помоста.

      – Какое это имеет значение?

      – Значит, эсер, – улыбнулся Василий Николаевич, – я их пропаганду сразу узнаю. Уж больно красиво врут. Милиционеров, товарищи, тоже убил Собан со своими подручными. А что касается зверств ЧК, то хочу сказать: бандиты врываются в квартиры, выдавая себя за чекистов. У них две цели: уголовная и политическая, грабеж и убийство и дискредитация ЧК.

      Пожилой рабочий влез на помост, поднял руку:

      – Товарищи пресненцы! Довольны ли вы ответами?

      – Вполне!

      – Правильно!

      – Дело говорил.

      – Тогда выношу резолюцию нашего собрания. Кто за полное доверие нашим чекистам – поднять руки!

      Руки подняли все до одного.

      В машине Манцев сказал Мартынову:

      – Я, дорогой мой, сегодня испытал и острое чувство стыда, и огромную радость.

      – Я думаю, Василий Николаевич, мы не охранка, надо чаще в газетах сообщать о нашей работе.

      – Правильно, Федор. Владимир Ильич всегда говорил, что у партии нет секретов от народа, а мы, чекисты, – вооруженный отряд партии. Гласность. Во всем. В успехах и ошибках. Тогда нам поверят.

      – Надо было, Василий Николаевич, этого, в очках, с собой прихватить.

      – Зачем? – улыбнулся Манцев. – Он уже не страшен нам. Нет ничего более действенного, чем публичное разоблачение. Он не враг. А сплетни, слухи, – они всегда бушуют. Главное – разоблачить их не словами, а делом. Так, милый Федор Яковлевич, нас учит Феликс Эдмундович. Наша власть еще совсем молодая. Впрочем, и мы с тобой не старые. – Манцев засмеялся.

      Машина уже въезжала на Лубянскую площадь, и Манцев спросил:

      – Что с операцией?

      – Квартира Васильевых под постоянным наблюдением.

      – Кого вводим в операцию?

      – Данилова.

      – Не молод?

      – Нет, парень серьезный, дерется здорово, джиу-джитсу знает, уроки брал, стреляет неплохо, а главное, его в Москве никто не знает.

      – Давайте готовить.

      Данилов вошел в кабинет Манцева. Одет он был необычно: черную косоворотку, шитую по воротнику белым, опоясывал наборный пояс, пиджак свисал с левого плеча, синие брюки заправлены в лакированные сапоги гармошкой.

      В кабинете кроме Мартынова и Манцева сидел человек лет сорока в форменном сюртуке без петлиц, белоснежный воротничок подпирал подбородок. Было в нем что-то барское, а вместе с тем вульгарное.

      – Так-с, – сказал он, – по фене ботаешь?

      – Что? – удивился Данилов.

      – Не та масть, Василий Николаевич, ошибся ваш гример.

      – Пожалуй, да, – Манцев засмеялся, – не похож ты, Ваня, на удачливого вора.

      – Вы, молодой человек, – обратился к Данилову незнакомый, – кстати, не смотрите на меня так удивленно, моя