Приступить к ликвидации. Эдуард Хруцкий

душка Керенский выпустил из тюрем всю эту сволочь, немедленно был разгромлен архив сыскной полиции.

      Обратите внимание, немедленно. Вполне естественно, что это сделали те, кто не хотел оставлять новой власти свои дагерротипы и дактилоскопические карты. Коль скоро это сделали уголовники, они не уничтожат дела. Я выяснил у бывшей клиентуры, что дела уплыли в Ростов. Остальное, как вы понимаете, чистая техника. Я приехал туда, поступил на работу в градоначальство, кстати, был там товарищем начальника сыскной полиции. Нашел дела. Вернул все, что удалось найти, и в Москву.

      – Ваш рассказ слишком конспективен, – засмеялся Манцев, – неужели мы не узнаем все?

      – Эту леденящую душу историю я расскажу вам за чаем. А сейчас вы хотели обсудить дела насущные.

      – Конечно.

      – Вот, – Бахтин хлопнул по лежащей на столе папке, – дела людей из банды Собана.

      Бахтин раскрыл первую папку:

      – Сафонов Николай Михайлович, кличка Собан. Вот справки о судимостях. Много лет каторжных работ. Побеги. Дерзкий и опытный налетчик. Очень осторожен. Сам идет на дело в исключительных случаях, и то с наиболее верными людьми. Отправляя подельщиков на дело, меняет квартиру. Потом находит их через связного. Пользуется большим авторитетом в уголовном мире. Какой у него состав банды нынче?

      – Около тридцати человек. Но разбиты они на группы, по образу подпольных военных организаций, – сказал Мартынов.

      – Меня удивили две вещи: жестокая расправа с милиционерами, что в общем-то не свойственно уголовникам, и эта военная организованность. Потом этот ростовский налетчик Витька Залетный. По описанию ему двадцать шесть – двадцать семь лет. А вот я о таком не слышал. Второе, на Юге мне удалось узнать, что для активизации уголовного подполья в Москву послан офицер добровольческой контрразведки. Кстати, начальник ее, полковник Прилуков, человек весьма опасный.

      – Так, – Манцев встал, – а как же святая идея?

      – Дорогой Василий Николаевич, на фронте я не был. Но что делается в тылу у белых, видел предостаточно. Это очень напоминает мне самый расцвет распутинщины. Воровство, взяточничество, разврат, казнокрадство. Полное смещение нравственных критериев. Какие ризы! Какая идея! Пир по время чумы. Я думаю, что тыл полностью разложит белую армию. Появление этого Витьки в Москве не случайно.

      – Безусловно, – Манцев закурил, – они думают, что активизация уголовников, блатной террор помогут контрреволюции, окопавшейся в Москве. Но ни у Прилукова, ни у его коллег этого не получится. Когда вы, Александр Петрович, сможете подключиться к работе?

      – Так я уже подключился, как вы выражаетесь.

      – Но дорога…

      – Я еще не такой старый, мне еще сорок два.

      – Одни говорят: еще сорок два, а другие – уже сорок два, – засмеялся Манцев.

      – Я говорю – «еще».

      – Вот и прекрасно.

      За стеной Лапшин терзал граммофон. Он заводил его сразу после прихода домой. Особенно Лапшин любил романсы. Вообще, Копытин заметил, что вся эта уголовная публика истерична и сентиментальна. Видимо,