Шумит, не умолкая, память-дождь…. Давид Самойлов

рубанка,

      летят из-под полоза.

      Эх, пить бы мне зиму

      из глиняной кружки,

      как молоко, принесенное с холода!

      Не всем же в столице!

      Не всем же молиться

      на улицы, на магазины,

      на праздничные базары…

      Уехать куда-нибудь,

      завалиться

      на целую зиму

      в белый городишко, белый и старый.

      Там ведь тоже живут,

      тоже думают,

      пока ветры дуют,

      по коже шоркая мерзлым рукавом,

      там ведь тоже радуются и негодуют,

      тоже о любви заводят разговор.

      Там ведь тоже с войны не приехали…

      А уже ночь – колючая, зимняя,

      поздняя.

      Окликается эхами.

      Ночь, как елка, – почти что синяя,

      с голубыми свечками-звездами.

      Как вдруг затоскую по снегу, по свету,

      по первому следу,

      по хрупкому, узкому.

      Наверное нужно поэту

      однажды уехать. Уеду

      в какую-то область – в Рязанскую, в Тульскую.

      На дальний разъезд привезет меня поезд.

      Закроется паром,

      как дверь из предбанника.

      Потопает, свистнет, в сугробах по пояс

      уйдет,

      оставляя случайного странника.

      И конюх, случившийся мне на счастье,

      из конторы почтовой

      спросит, соломы под ноги подкатывая:

      – А вы по какой, извиняюсь, части?

      – А к нам по что вы?

      – Глушь здесь у нас сохатая…

      И впрямь – сохатая.

      В отдаленье

      голубые деревья рога поднимают оленьи,

      кусты в серебряном оледененьи.

      Хаты покуривают. А за хатами –

      снега да снега – песцовою тенью.

      – Да я не по части…

      – А так, на счастье…

      Мороз поскрипывает, как свежий ремень,

      иней на ресницах,

      ветерок посвистывает –

      едем, едем. Не видно деревень,

      только поле чистое.

      И вдруг открывается: дым коромыслом,

      и бабы идут с коромыслами

      к проруби

      по снегу, что выстлан

      дорогами чистыми,

      одеты в тулупы, как в теплые коробы.

      Приеду! Приеду! Заснежен, завьюжен,

      со смехом в зубах,

      отряхнусь перед праздничной хатой.

      Приеду!

      Ведь там я наверное нужен,

      в этой глуши, голубой и сохатой.

      1947

      Марине Цветаевой

      1

      Много слов о тебе говорилось.

      Я хочу, чтобы ты повторилась!

      Но не так, как лицо повторяется

      В зеркале бездушном,

      Но не так, как облако покоряется

      Водам душным.

      Но не так, как эхо отворяется

      В пустотах лестниц —

      Только так, как сердце повторяется

      В просторах песни.

      Как жила ты, того не ведаю —

      Мы родились врагами.

      Но была ли ты легкой победою

      Над словами, слогами?

      Или без отдохновенья

      Над черновиками

      Мучило