Шумит, не умолкая, память-дождь…. Давид Самойлов

пыльная, но я веду до Бога! —

      Где пыль, там Бог.

      Где Бог, там дух и прах.

      А я живу не духом, а соблазном.

      А я живу, качаясь в двух мирах,

      В борении моем однообразном.

      А дерево опять: – Ну, уходи,

      Не медли, как любовник надоевший! —

      Опять дорога мне: – Не тяготи!

      Ступай отсюда, конный или пеший. —

      А дом – оконной плачет он слезой.

      А дерево опять ко мне с поклоном.

      Стою, обвит страстями, как лозой,

      Перед дорогой, деревом и домом.

      1964

      «Вдруг обоймут большие шумы леса…»

      Вдруг обоймут большие шумы леса

      И упадет к ногам кусок коры.

      И февраля неистовая месса

      На полнедели разведет хоры.

      Такой зимы давно не выдавалось,

      Подобной стужи не было давно,

      Так широко и шумно не вздувалось

      Деревьев грубошерстное рядно.

      Давно и я не жил, забившись в угол,

      Темно, как волопас или овчар.

      И лишь в смешенье выдохов и гулов

      Какое-то движенье различал.

      Порой срывало провода с фаянса,

      И нам светили печка и свеча.

      Мой пес пространства дымного боялся

      И в конуре ворочался рыча.

      А лес, как бесконечный скорый поезд,

      Летел, не удаляясь в темноту.

      Я, наконец, со скоростью освоясь,

      В него вбегал, как в поезд на ходу.

      И мы летели в страшном напряженье,

      Почти непостижимые уму.

      Но только гулом было то движенье

      И устремленьем дерева во тьму.

      Апрель 1969

      Выезд

      Помню – папа еще молодой.

      Помню выезд, какие-то сборы.

      И извозчик – лихой, завитой.

      Конь, пролетка, и кнут, и рессоры.

      А в Москве – допотопный трамвай,

      Где прицепом старинная конка.

      А над Екатерининским – грай.

      Все впечаталось в память ребенка.

      Помню – мама еще молода,