Колдовской пояс Всеслава. Татьяна Луковская

радостно взвизгнул знахарь. – Привела? Четыре дня уж жду.

      – Кого привела? – растерялась Дуняша.

      – Как кого?! – Сновид сердито махнул черпаком. – Бычка годовалого. Муж твой за снадобье обещался на следующий день привести, а нет и нет. Впредь наперед давать не стану! Где бычок?

      – Нет у меня бычка, у меня-то и мужа больше нет… Умер он, вчера похоронили, – срывающимся голосом стала объяснять Евдокия.

      – Мне-то какое дело?! – свирепея, кинулся к ней старик. – Зелье дал, давай бычка!

      – Да ведь всем теперь Кривко распоряжается, с него и…

      – Эй, бабу мою не тронь! – между ними вырос Юрий. – Не от зелья ли твоего муж ее загнулся? Поутру выпил, а вечером уж на погост неси, твоя работа, а?

      – А ты что ж, полюбовник? – дед ехидно сморщил нос.

      – Сперва на мой вопрос ответь, – надвинулся на него чернявый, – от твоей отравы убрался?

      – Я ему говорил – все сразу не пей, по глотку в день, а ему небось побыстрее хотелось. Ежели он дурень, моя вина в чем? Я зелье дал, а теперь ты, коли ее полюбовник, бычка мне должен.

      – Он мне не полюбовник, – вклинилась в разговор Дуняша, едва не плача от досады, – а бычка с Кривко спрашивай.

      – Муж твой был? Твой, – старик загнул палец. – Зелье брал? Брал, – загнул еще один. – Отдавать кому? Правильно, тебе, – дед загнул все оставшиеся пальцы, показывая Евдокии кулак.

      – А серебром не возьмешь? – Дуня кинулась развязывать калиту.

      – Поутру отдадим, – отстранил ее Юрко, – и за бычка, и еще приплатим, ежели спать поудобней уложишь да покормишь. В накладе не останешься.

      – Сейчас давай. Я таких, как ты, насквозь вижу.

      – А коли видишь, так и меч небось разглядел? Сказано – поутру. Спать уж охота.

      – Не боишься, добрый молодец, что я порчу на тебя наведу? – дед понизил голос до зловещего шепота, впиваясь цепкими очами в воя.

      Юрий поманил его пальцем, склоняясь к блестящей лысине.

      – Коли б ко мне все порчи от недругов моих приставали, так давно б уж в землице сырой лежал. То ты тут селян наивных попугивай.

      Два взгляда скрестились, ведун первым отвел глаза.

      – В избу не пущу, хоть убей. Вон сеновал, там и ночуйте, – смилостивился дед, – уж и сенце для бычка заготовил, лучшее, отборное. Ждал, а вон оно как обернулось, – совсем уж жалостливо всплакнул Сновид. – Голодаю в чаще лесной.

      – Да ладно, небось в каждом углу по гривне серебряной припрятано, – Юрия стоны деда не проняли.

      – Какие гривны?! Каждому дай, помоги, а платить никто не хочет.

      – Ладно, спать мы пошли, сеновал, так сеновал.

      – На сене не баловать, – ухмыльнулся беззубым ртом старик, косясь на съежившуюся фигурку Дуняши.

      Сено нежно уволакивало в мягкие глубины, пряный запах кружил голову. Евдокия смотрела на крупные звезды, подмигивающие ей с черного небосклона. В душе творился разлад, настырный внутренний