Колдовской пояс Всеслава. Татьяна Луковская

быть в Смоленске? – Дуня показывала, что она никакая не простота, а и другие города ведает.

      – В граде, – неопределенно махнул рукой чернявый.

      – Проводи меня до Смоленска, одной идти боязно, – выпалила Дуня, и сама подивилась своей смелости. Она заметила, как ехидно прищурил Юрко правый глаз, и, опережая готовую сорваться шутку, быстро затараторила. – Житья мне здесь нет, сам видел. Жениха нашли сущего ирода. Не хочу я больше замуж, в монастырь подамся. В Полоцке нельзя, найдут, назад воротят, серебро отнимут. А Смоленск далеко, туда им не дотянуться, да и не подумают там искать. А батюшка рассказывал – в Смоленской земле монастырей много. У меня вот теперь и вклад есть, и рукоделию обучена. Должны послушницей принять, а если ты еще от князя своего словечко за меня замолвишь, так любая игуменья возьмет. Там хорошо, тихо, в молитвах буду грехи замаливать, может даже дозволят святительские облачения вышивать.

      Дуня замечталась о спокойной монастырской жизни.

      – Дуреха, – вернул ее на землю насмешливый голос Юрко, – замужем-то лучше.

      – Чего ж там хорошего, бьют по чем зря да губами слюнявыми тянутся? Тьфу.

      Юрко зашелся звонким смехом.

      – Идти далеко, болотом все. Устанешь, домой запросишься. Что тогда с тобой делать?

      – Не запрошусь и ныть не буду, дорогой готовить стану. Да мне ведь только до Смоленска, – Дуняша умоляюще посмотрела на чернявого.

      Юрко задумался, сильней сдвинул брови, от чего те оборотились единой извивающейся полосой.

      – Ладно, голубоглазая, собирайся. Не боишься со мной по лесу идти? – раскосые очи светились хитрым блеском.

      – Нешто ты меня обидеть сможешь? Я ведь тебе жизнь спасла, – растерянно посмотрела на него Дуняша.

      – Не обижу, не бойся. Смотри, – он достал из-за пазухи небольшой медный крестик, – крещенный я. Вот, целую, что никому тебя в обиду не дам. Собирайся быстрей, а то боров наш очухается, шуметь станет.

      – Я сейчас, я быстро! – радостно заулыбалась Дуняша.

      «Хороша», – тихо прошептал чернявый.

      – Что? – не расслышала Евдокия.

      – Темнеет уж, говорю.

      – А-а.

      Дуня заметалась по клети, в медный бабкин котел она кинула кусок сала, припрятанный под тулупом от вездесущей Новицы, горсть сухарей, мешочек с крупой, совсем крохотный узелочек соли и четыре луковицы. «Маловато еды на двоих до Смоленска дойти, так пора грибная, опять же ягоды. Протянем». В котел также легла сменная рубаха и рушник. На себя Дуняша поверх рубахи и поневы натянула шерстяной навершник28, осень на пороге, ночи холодные. «Кожух бы еще из избы прихватить да тяжело с ним по болотам будет идти. Серебра много, к зиме в Смоленске куплю». Евдокия обернула котелок большим платком, из концов которого сделала заплечные ремни. Забросив поклажу за спину, девушка подошла к спутнику:

      – Я готова.

      – Быстра, – похвалил Юрко.

      Они вышли на двор. День стремительно угасал. Из козлятника доносились

28

Навершник – женская одежда без пояса.