Колдовской пояс Всеслава. Татьяна Луковская

станешь?» – торжествовала Дуня.

      – А-а, ты же теперь вдова, замуж опять хочешь, нешто за меня? – вой широко улыбнулся, обнажая белозубую улыбку со слегка выступающими клыками. Это была улыбка Юрко, сомнений не осталось, перед ней стоял повзрослевший чернявый. «Сразу бы оскалился, так не пришлось бы и пытать».

      – Не хочу я замуж, – надулась Дуняша. – Пошли, в коробе он на дне.

      – Ну вот, другое дело, а то заладила – не знаю да не помню.

      Юрий вилами припер дверь козлятника.

      – Чтоб не лез покуда, – объяснил он Евдокии, – отопрешь потом.

      Они вошли в темную клеть. Дуняша долго кресалом не могла разжечь трут, подпалить лучину, пальцы не слушались. Чернявый вырвал у нее кресало, и от двух точных ударов тряпица занялась. Комната наполнилась тусклым светом.

      – Эко, тебя затерли куда. Мало я ему двинул, – Юрко по-хозяйски уселся на лавку.

      – Как прознал, что я здесь?

      «Неужто ходил да расспрашивал, что теперь обо мне болтать станут?!»

      – Встретил мальчонку на дороге, спросил, где дьяк Яков живет. А он говорит – давно уж помер твой дьяк. Я говорю: «А дети?» «Сын сгинул невесть куда, а дочь – здесь. Ее родня за старика богатого выдала, только он, мол, тоже преставился, вчера схоронили. Вдовица». Довел да двор показал.

      Дуня с сожалением поджала губы. Уж Кривко с Новицей расстараются про распутницу и полюбовника небылицы сочинить. «И зачем я только за лопатой этой проклятой возвращалась? И без лопаты можно было прожить».

      Она торопливо раскрыла короб, нырнула на самое дно и достала чистенькую белую ширинку, в которую старательно было что-то завернуто.

      – Вот, – протянула она сверток, пальцы по прежнему дрожали.

      Юрко тоже торопливо стал разматывать тряпицу, на широкой руке заиграл затейливый ведовской узор. Чернявый поднес пояс ближе к лучине и стал внимательно разглядывать. Дуня вся напряглась в ожидании, тряслись уже не только пальцы, но и колени.

      – Он, – выдохнул наконец Юрий, не отрывая завороженного взгляда от диковины. – Сохранила, значит.

      – Конечно он, какой же еще? – выдохнула и Дуняша.

      – Ну спасибо, Евдокия Яковлевна, уважила. Вот тебе награда, – чернявый положил на стол тугой кошель.

      – Мне ворованного не нужно, без награды обойдусь, – сухо сказала Дуня, отодвигая от себя калиту.

      – С чего ж это ворованное?

      На нее сверкнули карие очи.

      – А с того, что ты тать, а значит и серебро у тебя ворованное.

      – Ну, знаешь, я же и обидеться могу, – Юрко встал.

      – Обижайся, коли охота, а только честные люди не воруют. Думаешь, я не знаю, что ты этот пояс у князя нашего украл? – Дуня много раз представляла, как гордо бросит ему в лицо вот эти слова, но получилось как-то робко и тихо.

      – Не украл, а добыл, – с достоинством ответил чернявый. – И не так-то просто это было сделать, други26 мои полегли, один я в живых остался, а коли б не ты,

26

Други – друзья.