Колдовской пояс Всеслава. Татьяна Луковская

решено, – вырвала Евдокию из горьких размышлений невестка, – он посул большой обещал и приданое ему не нужно, говорит – голую и босую тебя в дом готов ввести. Где такого жениха еще сыщем? И что они в тебе находят, что вместо приданого сами платить хотят? Приманиваешь, распутница бесстыжая. Сорок дней, конечно, подождем, чтобы люди не судачили, да и поминки, что я одна должна готовить? Опять же, в поле надо управиться, а там по осени и свадьба.

      – За Некраса не пойду, – упрямо повторила Евдокия.

      «Божье наказание мне, что смерти мужа радовалась, по делом мне. Господи, прости, только не за него, только не за него!» Слезы хлынули потоком, купая щеки.

      – Расплакалась, не сдержала горюшка, – довольно замахали головами старухи, – бедная вдовица, как убивается-то голубушка. Всякому бы вдову такую.

      На следующий день Новица выставила Дуню из избы, мол, негоже двум бабам при одном муже жить. Евдокия была только рада, она перетащила в клеть нехитрые пожитки и старый тулуп, застелить лавку. Невестка под равнодушным взглядом Дуни присвоила все наряды, что покойный дарил жене. Она бы и сафьяновые сапожки прихватила, да они были на ногах у юной свекрови. Каждая вещь тащила за собой хвост дурных воспоминаний, поэтому Дуня лишь с горькой усмешкой провожала бусы, обручи, повои20 в широкий короб Новицы. И только, когда невестка протянула руку к медному котлу бабки Лукерьи, Евдокия решительно встала и, сказав сухое: «Не дам», спрятала памятную вещицу за спину. Невестка начала было что-то высказывать про неблагодарность и даром съеденный хлеб, но осеклась под жестким взглядом.

      Новица всегда считала себя выше Дуняши и делала все, чтобы это признали и остальные. По ее наветам молодухе не раз доставалось от мужа, невестка тайком пересаливала кашу, приготовленную Евдокией, путала ей рукоделье, всячески пытаясь выставить плохой хозяйкой, и все ради того, чтобы свекровь склонила голову, признала старшинство, поняла, наконец, дуреха, что в руках у Новицы, а не у кого другого, ее спокойная сытая жизнь. И все вроде бы шло ладно: Молчан невестку, а не сопливую женушку, звал большухой21, ее совета спрашивал, но… А но заключалось в том, что Евдокия Новицу не боялась и открыто презирала, на колени смиренно падать не хотела. И что самое неприятное – Новица ловила себя на мысли, что она сама боится молодой соперницы, очень боится: и пронзительного взгляда голубых глаз, и вызывающей усмешки, и какой-то внутренней силы, которой у нее – Новицы никогда не было. А особенно пугала дикая, не приглаженная нарядами красота, от которой местные мужички сходили с ума. «Несет себя аки боярышня, а с чего?» Обе тяготились друг другом и с облегчением разошлись по разным углам.

      По традиции в день после похорон принято было раздавать соседям одежду покойного. Кривко, заранее припрятав лучшее, вынес на двор охапку рубах, порток, поясов. Дуня видела, как жадно тянутся чужие руки к ее приданому. Довольно улыбаясь, старики и совсем юные отроки разглядывали обновы. Всем

20

Повой – головной убор замужней женщины.

21

Большуха – главная женщина в семье.