Колдовской пояс Всеслава. Татьяна Луковская

протянул Кирьян, и потеряв к девчушке интерес, скрылся из виду, перемахнув через забор.

      «Вот и ладно», – выдохнула Евдокия. Раньше бы она призадумалась, что за частоколом соседей забыл братец, но сейчас было не до него.

      У речной заводи девочка, выбрав заросли осоки погуще, свалила в них грязные вещи и с полегчавшей корзиной побежала к лесу.

      Юрко лежал в той же позе, как его оставила Дуняша.

      – Эй, дяденька Георгий, ты еще живой?! – обеспокоенно окликнула его девочка.

      Тяжелые веки медленно открылись.

      – Живой, – обрадовалась Дуня и суетливо стала раскладывать на рушнике еду, – здесь вот молочко парное, тут хлебушек. Бери.

      Чернявый сел, опираясь на ствол, взял из рук девочки крынку, сделал несколько жадных глотков, потом отломил небольшой кусочек хлеба и медленно стал жевать.

      – Да ты побольше бери, здесь еще много. И сальце есть, я сейчас тебе ножичком нарежу, – хлопотала девчушка.

      – Нельзя мне много сразу, не ел давно, худо будет. Ты оставь, я потом доем. Тебе сколько лет, Дуняха?

      – Двенадцать.

      – Как-то маловата для двенадцати, – незнакомец наступил на больную Дуняшкину мозоль, ровесницы уже щеголяли в поневах, а она в рост пока не пошла и довольствовалась детской рубахой.

      – Давай перевяжемся, – предложила девочка, уходя от неприятного разговора, – я чистую холстину прихватила, и вот подорожнички.

      Она юркими пальчиками развязала обмотку, посмотрела на рану, та была мокрой, но уже не кровоточила. На плечо легли свежие листы, смуглую грудь опоясала белоснежная лента.

      – Готово, – улыбнулась девчушка.

      – Знатной хозяйкой станешь, – похвалил Юрко, – подрастешь, я на тебе женюсь.

      – Что-ты, – удивленно открыла рот Дуня, – ты же старый, должно старше батюшки моего.

      – Какой я тебе старый? – вдруг обиделся чернявый. – Мне и двадцати лет от роду нет.

      – Это ты так шутишь, дяденька? – девочка с сомнением посмотрела на изможденное осунувшееся лицо.

      – То ты малая, не смыслишь ничего. Вон в поневу еще не прыгала15, а как повзрослеешь – поймешь, какой я красавец.

      Девочка не удержалась и прыснула от смеха.

      – Э-э-эх, смейся – смейся, не верит она. Я бровью веду, девки за мной табуном бегут.

      – Эк-то у вас девки не разборчивые, – покачала головой Дуняша и прикрыла рот ладонью, чтобы скрыть напрашивающуюся улыбку.

      – И ты, голубоглазенькая, за мной бегать станешь. Вот попомни мои слова, – Юрко положил в рот кусочек сала.

      «Смешной какой, жалко если помрет», – вздохнула про себя Дуня.

      – Вот рубаха, дяденька Георгий.

      На колени чернявому легла красота, девочка с гордостью расправила беленые рукава.

      – Хороша, – признал Юрко, – матушкина работа?

      – Матушка померла, это я шила.

      – Точно женюсь, – подмигнул

15

До полового созревания девочки носили только подпоясанные длиннополые рубахи, девушками обряжались в поневы. Для повзрослевших девиц существовал обряд: с лавки надо было запрыгнуть в поневу, которую держали подруги или старшие родственницы.